«А что театр?» – О! сиротеет, – в данном случае – нищает, беднеет, поскольку «сирота» – один из синонимов слова «бедняк» ( Даль , IV, 188).
C\'est bien mauvais, ca fait pitie. – Очень плохо, просто жалость (фр.). Эта фраза – не брюзжание сноба, а довольно точная оценка, или, если угодно, отражение мнения, сложившегося в прессе. Наталья Павловна не может с ним не согласиться, ведь она уже читала в «Московском телеграфе», что в декабре 1824 года во всех театрах Парижа было поставлено 20 новых пьес, в январе 1825 года – 14, в марте – 13, а в апреле – только 10. «Иные, – сообщает журнал, – канули в лету при безмолвии зрителей, другие улетали со свистом и шлепаньем» ( МТ1825 , IX, 145).
Тальма совсем оглох, слабеет, – Франсуа Жозеф Тальма (1763–1826) – ведущий актер театра «Комеди Франсез». Его игра на рубеже XVIII–XIX вв. стала непревзойденной вершиной классицистического театра. «Кажется, – вспоминал очевидец, – что Тальма никогда не переводит дыхания и что искусство вновь и вновь повышать голос – его большая тайна» ( Дейч, 214). Однако в начале XIX века Тальма совершил истинный переворот в искусстве драматической игры. Он перенес внимание с голоса на жест и мимику и, не порывая до конца с декламацией, начал «играть лицом». Другими словами, именно Тальма заложил основы психологической манеры игры актера. Оценка его стараний, данная Нулиным, легковесна и обидна, но отчасти отражает истинное положение дел. В марте 1825 года Тальма давал бенефис «по случаю его ухода, после 38 лет служения на сцене» ( Дейч, 244). Самый знаменитый актер первой четверти XIX века уже давно болел раком кишечника. После прощального бенефиса он с театром не порвал, однако выступал все реже и реже.
И мамзель Марс, увы! стареет – самая большая банальность, сказанная графом на протяжении всего разговора. Упрекнуть ведущую актрису все того же Комеди Франсез Анн Франсуаз Ипполит Буте (1779–1847, псевдоним – Марс) в плохой игре у него не повернулся бы язык: все спектакли с ее участием делали полные сборы. Тот же П. Б. Козловский так писал о ней: «В Европе ей нет равных, и, что еще более удивительно, невозможно не только превзойти ее, но даже сравняться с нею» (Козловский, 102). О любви к ней парижской публики рассказывали анекдоты. Вот один из них: иностранец, недавно приехавший в Париж, попал в театр на представление с участием мадмуазель Марс. Видя большое количество людей в театре, он вслух предположил, что все они зашли туда по причине ненастной мартовской погоды. «Нет, – отвечал ему сосед. – У французов месяц МАРТ (фр. – MARS) продолжается весь год» ( МТ1825 ; XII, 272). Вместе с тем актрисе уже исполнилось 46 лет, и она действительно старела, продолжая играть роли «инженю» – молоденьких девушек. Театральные снобы уже стали поговаривать, что и она, и Тальма вынуждены нанимать клакеров – «хлопальщиков» – на каждое представление. Указывались даже суммы, выплачиваемые «группам поддержки» – 300 и 500 франков в год соответственно ( МТ1825 ; XIV, 214).
Зато Потье, le grand Potier! – Шарль Габриель Потье (1775–1838), «великий Потье», как называет его граф Нулин, был острохарактерным, эксцентричным актером, «мастером смеха» «бульварных» театров, таких как «Порт-Сен-Мартен», «Варьете», «Гете» (они располагались на бульваре Тампль, отсюда их общее наименование). В отличие от классицистической, ориентированной на трагедию «Комеди Франсез», «бульварные театры» ставили главным образом водевили – комические пьесы с «облегченным» сюжетом, насыщенные музыкой, пением, танцами. Здесь вряд ли можно было встретить тонкую психологическую игру, ценимую поклонниками Тальма, поскольку главными качествами актера считались «непринужденность, простота, изящество, артистический блеск, достигаемый ритмической остротой и четкостью слова и жеста» ( ИЗТ , III, 304) Преимущество, отдаваемое Нулиным водевильному театру, многое говорит о его привычках и характере. И чем дальше развивается сюжет, тем заметнее становится «водевильная составляющая» поступков графа.
