Псевдоним «Эльза»

Так они встретились в первый раз. «Гори, гори, моя звезда», – Маша восхитительно пела этот романс, когда Гриц аккомпанировал ей на гитаре в редкие часы затишья на фронте. Она не слушала её тогда. Она смотрела только на Грица. Была ли она виновата, что она полюбила его? Как она могла его не полюбить! Он был для неё, девочки из провинции, настоящим принцем из сказки. Она не знала тогда, какой трагедией обернется эта сказка. Она не знала, что сказки – это обман, и в конце не добрый финал, а разочарование, слезы, боль. Она не смела надеяться на его взаимность, она не желала Маше зла ни единого дня, ни единой секунды в жизни. Она восхищалась ею. Она хотела во всем походить на неё. Она никогда не заикнулась ему о своей любви, не подала вида. Она бы просто не посмела. Что произошло? Когда он проникся к ней чувством, она и сама этого не заметила. Но он оставил Машу и предложил ей стать его женой. На полтора месяца, как оказалось. А дальше – сущий ад. Точно расплата за мимолетное счастье, за быстро окончившуюся сказку. На годы – бесконечно.

– Куда вы, барыня? Куда вы босиком-то? Да она с ума сошла!

Она не слышала, что кричали ей фермер и его жена, она не чувствовала холода, когда бежала по грязи и снегу к дому Шаховских на взгорке.

– Там же нет никого, там закрыто!

Слезы застилали глаза. «Маша жива. Маша жива, – только эта мысль заполняла собой всё её существо, – она была здесь. Она жива». Перед запертой дверью упала на колени, содрогаясь от рыданий. «Господи, прости, прости, – шептала она. – Кара твоя сурова, но, видно, я заслужила. Прости».

– Барыня встаньте, барыня, до смерти себя доведёте!

Оле подогнал сани, закутав её в тулуп, поднял на руки. Впервые за двадцать лет она шептала молитву, как когда-то в юности, не боясь, что донесут, не боясь расправы. «Боже милосердный, если Маша жива, дай ей силы, дай здоровья, пусть она живёт долго. За Грица, за меня, за всех нас, Господи, пусть я расплачусь за всё. Господи, благодарю тебя, что снял с меня грех, что уберег её. Господи, дай ей силы. Дай ей счастье и покой. Дай, чего нет у меня. Милость твоя велика. Боже всемогущий…»

Спустя час, когда почти стемнело, Оле отвез её на вокзал. Сидя в санях и кутаясь в пышный воротник высушенного на фермерской печке пальто, Катя молчала, внутри, в сердце, она ощущала пустоту. «Гори, гори, моя звезда, звезда любви приветная! Ты у меня одна заветная, другой не будет никогда». Мягкий голос Маши звучал в ушах, за пеленой всё ещё сыпавшего мелкого снега перед ней плыли её яркие янтарные глаза, рыжие непослушные волосы вились по плечам. Тоска, отчаяние – сейчас нельзя поддаваться этим чувствам. Время тает. Надо успеть на поезд, надо успеть в Хельсинки.

– Барыня, я того, понял, вы с Марией Николаевной-то прежде знакомы были.

Когда сани остановились перед зданием вокзала, Оле наклонился к ней.

– Так может, весточку передать, когда вернется? – спросил он.

– Мы с ней когда-то любили одного и того же мужчину, – произнесла Катя негромко. – Того генерала на портрете, которого вы видели. А он… – Катя помедлила. – Он любил её, а женился на мне. Так бывает.

Она почему-то сейчас как никогда ясно понимала это. Гриц любил Машу, он любил Машу. Он принял смерть за неё. За неё погиб, сам того не зная, а ей своей смертью вымолил жизнь, хоть и полную страданий, но жизнь! Что за сила ворвалась тогда, всё спутала. Недобрая, разрушительная сила. Их словно разорвало, отбросило друг от друга. Порядок рухнул, мрачная тень хаоса накрыла всех. Нет, он не мог забыть Машу. Он хотел, чтобы она уехала в Париж и там жила. Он понимал, куда всё катится, он хотел избавить её от ужасов разрушения. Он выбрал для неё жизнь. Она же предпочла смерть жизни без него. Он умер, потому что узнал, что она умерла. «Мне он не достался», – подумала Катя грустно. Кто знает, может, под Царицыном он искал смерти после того, как получил известие из Парижа. И намеренно подставил себя под пули. Скорее всего, так и было. Он умер, потому что она умерла, они были связаны невидимой нитью. Она сама, или кто-то ей неведомый разорвал эту связь.

– Он любил её, а женился на мне, – повторила Катя.

Затем, подняв голову, взглянула на часы на вокзальной башне.

– Пора. Скоро поезд.

Сошла с саней. Открыла ридикюль.

– Сколько я должна, Оле, за труды ваши? Вы меня спасли.

– О чем вы, барыня, я даже имени вашего не знаю, – фермер смутился. – Кто же бросит человека в такую погоду? Собаку на двор не выгонишь.

– Нет, возьмите, – она сунула ему купюру в карман тулупа. – Княжна Мария Николаевна Шаховская платила, и я заплачу. А Марии Николаевне скажите, когда она приедет, что навестила её, сама того не ожидая, Катя Опалева. Так и скажите – Екатерина Опалева, воспитанница её давней знакомой по Петербургу княгини Алины Николаевны Белозёрской. Скажите, очень рада была узнать о ней, да сожалела, что свидеться не пришлось.

– А вы ещё приезжайте, – пригласил Оле. – Тогда и Мария Николаевна вернутся.

– Я постараюсь. А теперь – всего хорошего. Спасибо вам. И супруге вашей – тоже.

Не оборачиваясь, она пошла на платформу.