– О погоде-природе. Так ерунда, уже не помню. Он достал свой телефон – дорогой такой, последней модели – и заволновался, что разрядился. А ему типа надо срочно сообщение отправить. Он мой попросил: заплачу, говорит, за трафик. А мне жалко, что ли! Он отъехал от входа в кафе в тупик, встал у машины и чего то такое начал делать.
– С твоим телефоном? – уточнил Исхаков.
– Да. Чет тыкал там пальцами, тыкал. Потом два рубля мне дал. В смысле, две тысячи. Телефон вернул и уехал. Больше я его не видел.
– Как он выглядел? Какая машина у него была? В кафе платил наличкой или по карте? – засыпал его вопросами майор. – На камере видеонаблюдения его можно увидеть?
Горохов встал столбом, выслушал майора с выпученными глазами, а потом, медленно пожав плечами выдохнул:
– Ну, ты, блин, командир, застрочил! Еще бы вспомнить…
Его пальцы ерошили и без того всклокоченную шевелюру, пока он крутил головой и таращил глаза, пытаясь вспомнить. Он страшно мерз из-за сквозняка с кухни, но не делал ни единой попытки набросить на себя что-нибудь. Саше Корнееву все время хотелось схватить с постели одеяло и швырнуть его парню, чтобы он укутался и не трясся от холода. У него самого от чужого озноба стало сводить зубы.
– С камерами вряд ли что получится. Записи каждую неделю обновляются, а прошло-то уже… Как платил, тоже не знаю, это к кассирам. Я не уточнял у них. Зачем мне? Как выглядел? Обычно. Самый обычный мужик, командир. Высокий вроде. Выше меня. – Горохов приподнял ладонь над своей головой сантиметров на пять. – Весь в черном. Куртка, штаны, кепка козырьком на глаза. Очки темные. Я еще подумал, что солнца нет, а он в очках солнцезащитных. Странно как-то. Ничего в нем такого, чтобы запомнить. Ботинки только приметные.
– Что в них приметного? – насторожился Исхаков.
– Рыжие, дорогие, кожа тонкая. Я хоть и не большой спец, но отличить могу. Такие ботинки в наших магазинах не купишь.
– Кроме ботинок, ничего? Ни одной приметы?
– Не-а, – покачал головой Горохов. И с сожалением развел руками. – Ничего.
– Может, татуировки на руках? Шрамы? Или в разговоре что-то? Какой-то дефект речи?
Саша понял, что Исхаков хватается за соломинку, потому что это снова был тупик. Найти человека в черном, по приметным ботинкам, предположительно с третьей группой крови резус отрицательный – невозможно. Если только тот сам не попадется по случайности и не подойдет под описание.
Это снова был тупик, и в глазах Исхакова промелькнуло что-то напоминающее отчаяние.
– Шрамы… – вдруг задумчиво обронил Горохов.
– Что?
Исхаков уже почти вышел из захламленной комнаты, но тут резко затормозил.
– Что шрамы? – прищурился он в сторону парня.
– Когда мы стояли рядом, я увидал у него по паре шрамов за ушами. – Горохов ткнул себя за мочки ушей. – Тонкие такие, почти незаметные, но точно шрамы. Я еще подумал тогда, что мужик омолаживался.
– В смысле омолаживался? – Исхаков переглянулся с Сашей.
– Ну… Соседка у меня по этажу то и дело к хирургу знакомому ныряет, все омолаживается. Уж ей под пятьдесят, а она, как девочка. Ни морщин, ни подбородка жирного. – Он ухватил двумя пальцами кожу у себя на шее и потянул. – Все молодеет. Как же она это называет-то?..
Валера Горохов глянул в растрескавшийся потолок, словно из этих трещин мог сложиться ответ.
– Подтяжка лица? – подсказал Саша.
– О! Точно! Подтяжку она делает без конца. И вот у нее такие шрамы за ушами.
– Так заметны? – удивленно вскинул брови Саша. – Что это у нее за пластический хирург, если оставляет такие отметины?
– Так заживать, наверное, не успевают, товарищи менты. Все время красные. – Горохов ехидно хихикнул. – Спереди пионерка, а сзади пенсионерка, как моя мать говорит.
Исхаков услышал шум в коридоре и вышел. Через пару минут он вернулся с целой бригадой рабочих в составе четырех человек.
– Вот, Горохов, в твое распоряжение поступают. Начнут с входной двери, потом окно застеклят. – Исхаков выпроводил их из комнаты и снова пристал к парню. – Значит, ты утверждаешь, что этот мужчина мог делать пластическую операцию?
– Нет, командир, я так не говорил, – замахал на него руками Валера. – Я просто сказал, что видел у него за ушами зажившие шрамы, похожие на те, которые я часто наблюдаю у соседки. Все! Ты спросил про шрамы, командир, я ответил. А подтяжку он делал или морду менял, знать не могу.
– Что-что-что ты сказал?! – Исхаков подлетел к нему и рванул на себя за рукав ветхой футболки, в которой парень спал. – Морду менял? Почему ты так сказал?
– П-просто. – Перепугавшись, тот снова начал заикаться. – Шрамы за ушами. Зажили давно. Может…
– Нет, Валера! Ты повторил сейчас в словах свое впечатление, о котором почти забыл. Ну! Вспоминай! Почему ты так сказал?! Ну!
Ткань футболки затрещала, и Горохов обиженно покосился на руку майора. Тот отступил, глянул на него почти с мольбой.
– Не вспомнишь?
– Не-а… – пожал тот плечами.
– Ну, а машину тоже не помнишь?
Исхаков выдохся. Ему не терпелось выйти на воздух из этой квартиры, пропахшей перегаром и несвежим бельем. Если бы не сквозняк с кухни, здесь можно было бы задохнуться.