Читаем Псевдонимы русского зарубежья. Материалы и исследования полностью

Оценить понимание Булгаковым фигуры Слащева помогает одно выразительное решение в тексте пьесы: список действующих лиц. В его архитектонике отсутствует единый принцип: некоторые персонажи названы вполне традиционно, с указанием рода их занятий или общественного статуса. Таковы, например, главные герой-любовник и героиня: Серафима Корзухина, «молодая петербургская дама», и Сергей Голубков, «сын профессора-идеалиста из Петербурга», сообщаемых данных о которых, как подразумевается, достаточно, чтобы судить об их сущности. То же относится и ко многим другим персонажам, чьи имена хотя бы названы: «Паисий, монах», «Баев, командир полка в конармии Буденного», «Де Бризар, командир гусарского полка у белых», «Тихий, начальник контрразведки» и т. д. Некоторые так и не удостаиваются быть поименованными – среди них Комендант станции, Начальник станции, Буденновец, Дряхлый игумен, Грек-донжуан и – скорее по иным причинам, вдаваться в которые здесь не место, – Белый главнокомандующий. Очень подробно выписаны опознавательные приметы Чарноты: «запорожец по происхождению, кавалерист, генерал-майор в армии белых». При этом явно просматривается и второй вектор определения персонажей – намекающий на некоторую иррациональность изображаемого: «Африкан, архиепископ Симферопольский и Карасу-Базарский, архипастырь именитого воинства, он же – химик Махров», «Барабанщикова, дама, существующая исключительно в воображении генерала Чарноты». Особо обозначен Крапилин, наделенный и вполне реальным статусом – «вестовой Чарноты», и ремаркой, предсказывающей его гибель, – «человек, погибший из-за своего красноречия».

На этом пестром фоне выбрана иная стратегия изображения интересующего нас персонажа. Он назван лапидарно: «Роман Валерьянович Хлудов», и эта лапидарность выделяет его из всех многочисленных персонажей, населяющих пьесу «Бег». Лишенный опознавательных знаков, он предстает как человек-загадка, выдвинутый на первый план, самодостаточный в своем имени – трудно не сопоставить это с характеристикой, данной Слащеву А. Ветлугиным. Уже упомянув о пристрастии Слащева к кокаину, он тем не менее дает ему высокую характеристику – «сшитый из одного куска»[367], три года назад «в компании четырех таких же отчаянных, таких же `a tout faire [на все руки мастеров (фр.)], восстал […] против всей России и сумел поднять Северный Кавказ». На художественном решении одинокой и трагедийной фигуры Хлудова явно сказался и вывод Ветлугина: Слащев переходит на сторону большевиков потому, что

белое движение убило душу живого антибольшевизма и осталось с шаблонами. […] Слащевыми и теми, кого подбодрит пример Слащева, расплачиваются Деникин, Врангель, Юденич за патриотизм полкового буфетчика, за чванство, за самоуверенность, за пристрастие к обоюдоострым шаблонам[368].

Трагедию именно такого, цельного человека и показывает Булгаков в пьесе «Бег» вопреки авторам мемуаров (напомним, что его всегда волновала возможность незаурядного, порой гениального, порой высокопоставленного человека остаться самим собой, не предать свою цельность и свои убеждения – см. «Роковые яйца», «Собачье сердце», «Мольера», «Мастера и Маргариту» и др., где эта проблема становится судьбоносной). Итак, масштаб личности, отмеченный А. Ветлугиным у Слащева, Булгаков принимает и воплощает в образе Хлудова.

Еще один довольно любопытный пример сходства их мыслей, порой мучительных и мрачных, вычитывается в уже упоминавшемся эссе Булгакова «Грядущие перспективы», написанном в ноябре 1919 г. и опубликованном им в газете «Грозный», и нескольких статьях А. Ветлугина того же периода. В их творчестве эти статьи занимают неравноценное место: у Булгакова это первое (по крайней мере опубликованное) произведение, для Ветлугина это журналистские будни. Вопрос, который задает в эссе Булгаков: а что же будет с нами дальше? – в ноябре 1919 г. задают уже многие из тех, кто был настроен против большевиков.

Оба автора столкнулись на путях Добровольческой армии с оскорбительным безразличием гражданского населения, и у обоих есть жесткие определения бездействующего, паразитирующего юга, увиденного собственными глазами:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология