Псевдонимы русского зарубежья

«Нужно заботиться не только о читателях, но и о сотрудниках, их уважать и за ними ухаживать, что не значит – печатать всë, что принесут. Мне если бы даже сам Толстой принес неподходящую для журнала вещь, я так бы ему и сказала и принесенного не напечатала бы». И, конечно, не напечатала бы, – заключает мемуарист[750].

Зорко оберегая интересы журнала, Прегель видела в нем сугубо суверенное творческое пространство, единичный текстовой феномен, на который ни у кого нет права посягать. По-видимому, не желая создавать прецедента, чтобы материалы, напечатанные в «Новоселье», воспроизводились где-то и кем-то еще, она стремилась предохранить их от перепечаток и дублирования. Именно этой стратегической задачей, нужно полагать, было продиктовано ее разгневанное письмо от 24 октября 1945 г. (с некоторым, впрочем, ощутимым налетом не до конца искренней разгневанности), адресованное в Париж П. Ставрову, тогдашнему председателю Объединения русских эмигрантских писателей[751]. Причиной письма послужило то, что парижская газета «Советский патриот» в № 45 от 31 августа 1945 г. перепечатала очерк Л. Зурова «Аушвиц», опубликованный в том же году в 21-й книжке «Новоселья». В этом письме Прегель писала:

Дорогой Перикл Ставрович, только что купила номер «Советского патриота» и к удивлению и ужасу увидела в нем рассказ Зурова «Аушвиц».

Очень прошу Вас передать всем, всем, всем, чтобы этого не делали. До США всë доходит, и журнал впервые за все эти годы выглядит глупо и смешно. Нам перепечатки не нужны. Об этом и речи быть не может! Не знаю, почему в Париже считают, что Америка отделена от «цивилизованного» мира.

Простите ради Бога за беспокойство, но Вы как председатель объединения должны мне в этом помочь. Позавчера написала Вам подробное письмо.

С самым искренним приветом

Ваша S. Pregel-Breyner[752]

Несмотря на то что за несколько дней до этого письма, 19 октября, она сама же сообщала В. Н. Буниной о читательском успехе «Аушвица», о том, что «газеты его перепечатали», и оценивала данный факт как исключительно положительный («Это хорошо. Такое должны все прочесть»)[753], на уровне, так сказать, «официальном» охоту к заимствованиям из «Новоселья» следовало, на ее взгляд, с самого начала пресечь. Только этим можно объяснить несколько театрально обставленную («к удивлению и ужасу увидела») бурю в стакане воды, поднятую Прегель, поводом для которой послужила обычная в журналистской практике перепечатка материалов из другого газетного или журнального органа. Совершенно понятно, что «Советский патриот» никак не мог быть ею куплен «только что», о чем говорится в письме: между выходом газеты с очерком Зурова в свет и датой написания письма прошло почти два месяца. На самом деле о перепечатке «Аушвица» Прегель узнала от М. Слонима – трудно себе представить, чтобы кто-то взялся торговать главной просоветской газетой европейской диаспоры в США. Впрочем, и эта мелкая «хитрость», и весь противоречивый антураж письма не могут бросить тень на главную цель Прегель-редактора – сохранить в неприкосновенности уникальность «Новоселья».

С момента своего возникновения журнал внятно ориентировался не только на антифашистскую идеологию, но и на патриотические российские ценности, и это провело решительную грань между Прегель и той частью эмиграции, которая, отличаясь не меньшим, нежели она, либерализмом, в отношении к Советскому Союзу занимала куда более жесткие и непримиримые позиции. Так, например, в письме к Н. Евреинову от 17 августа 1945 г. Прегель писала:

Что касается Зензинова, Николаевского, то я с ними не встречаюсь. Сами понимаете почему. «Новоселье» заняло позицию, которая им не по душе. А мне их – буквально отвратна.

Странно, бывшие «аристократы» стали патриотами, а «бывшие» социалисты оскандалились…[754]