Псевдонимы русского зарубежья

В ответ на появившееся на страницах нашей газеты утверждение, что «Новоселье» сейчас является единственным русским «парижским» журналом, мне уже приходилось выслушивать ряд иронических замечаний. «Помилуйте, говорят зоилы, есть в той же Америке и другие периодические издания, выходящие на русском языке…» Возможно. Но эти другие издания чужды нашему климату, далеки от наших устремлений – не только политически, но и литературно, во многом нам просто непонятны, – они нам чужие. Заокеанское «Новоселье» одно сумело за свою – долгую для эмигрантского журнала и недолгую для истории – жизнь стать подлинно своим, и это с несомненностью обнаружилось на поэтическом вечере, устроенном редакцией и на котором выступали одни только сотрудники журнала. Это был не просто своего рода пышный «парад-алле» русских поэтов Парижа – в внутренней атмосфере этого вечера было нечто, едва ли не утерянное: то моральное единение, которое и делало его значительным и которое в своем вступительном слове пытался обнаружить Г. Адамович[782].

Да простят мне поэты, недостаток места не позволяет остановиться на отдельных выступлениях, но все же хотелось бы выделить Д. Кнута, Вл. Корвин-Пиотровского, «хозяйку» вечера С. Прегель и – особо – двух представителей того «молодого» поэтического поколения, которое официально вступило на Парнас лишь после войны – А. Корбе и Е. Щербакова[783].

В Париже Прегель задержалась до конца года; см. в письме Б. Пантелеймонова И. Бунину от 29 декабря 1947 г.:

Во вторник, завтра, у Прегель устраивается чтение Маковского – об Анненкове [нужно: Анненском][784].

Побывав на этом чтении, он сообщал Бунину в следующем письме, от 2 января 1948 г.:

Был на докладе Маковского об Анненском. Публика сожрала все бутерброды и пирожные и, жуя, равнодушно слушала[785].

И добавлял далее:

Вчера опять чествовали Прегель. Но я принципиально на Прегелиаде не участник. Не был[786].

А в письме ему же от 5 января 1948 г. не без некоторого иронического ерничанья восклицал:

Прегель уезжает, – что будет с нами, авторами?[787]

Вернувшись из Парижа, Прегель начала мысленно готовиться к переезду в Европу на «постоянное место жительства». 10 марта 1948 г. она писала Н. Евреинову:

Здесь сейчас очень трудно жить и издавать: думаю о Париже[788].

Кроме общего желания вернуться в Европу, было еще одно обстоятельство, подталкивающее сделать это. Семейная жизнь редактора и издателя «Новоселья» окончательно зашла в тупик, и единственным способом сбросить с себя оковы, мешавшие свободно жить и творить, было развестись с С. Брейнером. После долгих лет мучительной борьбы это наконец-то удалось осуществить. Все судебные препоны были преодолены, формальности соблюдены – более в США Прегель ничего не задерживало, и, по всей видимости, во второй половине сентября 1948 г. она вернулась в Европу. 31 августа 1948 г., еще до отплытия из Америки, датировано ее письмо к Р. С. Чеквер: