Пси-фактор

Он умотал их до посинения, до отказа легких и нытья мышц. И вот когда колени уже совсем подкашивались, опять вернулся незнакомец. Он тащил с собой табурет. Поставил его на краю площади и нагло уселся. Отец же, который следовал за ним с сумкой в руках, поманил к себе Ганна и передал ему в руки свою ношу.

— Учебные, Ганн, но от оригинала не отличить, — выдал он тогда странную, непонятную фразу…

То, что происходило дальше, было выше понимания. Ребят заставили сооружать мишени, а потом стрелять…»

Почему вспомнилась именно эта сцена из ее прошлого? Сколько ей тогда было, пятнадцать? Все, казалось, логично и просто. Веселое время, не обремененное заботами. А потом закрутилось. Бешеный адский год. И первые задания. Ребята уходили с уродливым незнакомцем и больше не возвращались. Отец говорил, так надо. Однажды ушла Айша. А когда вернулась — она взахлеб рассказывала о странных жителях полисов, отожравшихся словно ленивые свиньи. Нане тогда впервые стало противно. А когда настал ее черед уйти, она поняла, в чем дело. Посвящение. Задание было запечатано в белоснежный конверт, служащий символом ценности миссии. Внутри был чип, который следовало носить при себе и снежно-белый лист бумаги с выведенным от руки заданием.

Той роковой ночью Нана Вагнер читала его несколько десятков раз и понимала: не сможет. Это выше ее сил.

Ей никто не помешал уйти, вот только уже тогда Нана знала, что не вернется. Ее путь лежал в Аллот. Чип она держала, как и советовали, приклеенным на руке. Идентификация далась ей без проблем, а после она отыскала свою цель… долго наблюдала за ней, а после ушла, так ничего и не сделав.

Изменилось ли сейчас хоть что-то в ее взглядах? Девушка не могла сказать. Ей казалось, она все та же трусиха, что была два года назад. Вот только теперь она была дважды беглая, дважды пойманная. Пару раз почти убитая… Глупые мысли разогнал лязг металлических решеток и шаги. Спустя мгновение у ее решетки остановились трое. Невысокая лысая женщина и двое мужчин с автоматами за плечами. Нана даже не шелохнулась, продолжая сидеть на своей койке, поджав босые ноги.

— Вагнер, на выход, — первой заговорила женщина. Один беглый взгляд на незнакомку сказал о многом: левый глаз ее был слепым, правый — явно искусственным. На левом виске, маячила красная диодная лампочка. Имейся у женщины волосы, ее было бы незаметно.

Лампочка говорила об импланте в голове. Но была ли она частью искусственного глаза, или чего-то иного — Нана не могла сказать.

Мужчины молча застыли по обе стороны от нее и сохраняли молчание. Решётка тем временем отъехала в сторону. Девушка молча слезла с койки, неуверенно касаясь босыми стопами холодного пола.

Стоило выйти из камеры, как один из незнакомцев подхватил её под локоть и подтолкнул вперёд.

— Без сюрпризов, — посоветовал он.

Нана промолчала, лишь повернула голову и скользнула взглядом по рядам решеток, ища камеру, в которой находился Иссиа Райго, но, увы, ракурс был неудобен. Клетки не просматривалась.

Спал ли Райго или затаил дыхание и вслушивался в происходящее — девушка не знала. Куда увели Тариса и что с ним сделали, тем более не могла знать. А потому, следуя за женщиной, поджатая с двух сторон вооруженными мужчинами, Нана не забывала все предельно точно изучать: считать количество шагов, людей, ответвления коридоров и черные точки камер под потолками, замаскированные вентиляционные люки, через которые можно пролезть, специфические звуки, двери. В голове медленно разворачивалась карта, в ней четко фиксировался каждый элемент, отмечалось затраченное время и каждый поворот, количество людей в том или ином коридоре или за открывающейся и закрывающейся дверью. И хоть вокруг не было отличительных знаков и ни одного названия не красовалось на дверях, Вагнер знала: если надо, она эту дорогу повторит. Единственное, что ее смущало, — это непередаваемая стерильная, слепящая белизна. Место не просто было белоснежным, если так вообще можно выразиться, говоря о помещении. Пол, стены, потолок, двери, наличники, ручки, решетки… все было словно обезличено этим цветом. Даже люди вокруг, и те все до единого были в белом. Лишь черные точки камер, словно мухи, выделялись на чистом фоне, привлекали внимание и раздражали.