Психические расстройства. Шизофрения, депрессия, аффективность, внушение, паранойя

Пациентка очень мало отягощена наследственно; интеллектуально и этически она развита выше среднего уровня. Если бы она была мужчиной, у нее было бы очень много шансов пойти далеко. Со времени своей зрелости она жила в большой близости с благожелательно относившимися к ней родственниками. Болезнь и смерть ее отца, а также бережливость (но не скупость) ее матери рано заставили ее думать о заработке и положении в жизни. Она стремилась достичь чего-то и, благодаря своим способностям, имела право желать этого. В противоположность этому сексуальность отступает у нее на задний план. Хотя пациентка представлялась по своему развитию нормальной в половом отношении и была миловидной девушкой, тем не менее она никогда не думала серьезно о браке, между прочим, еще и потому (как она говорит сама), что она не вышла бы замуж за первого встречного, а по отношению к тем, которые соответствовали ее желаниям, она стояла слишком низко по своему общественному положению. Судьба приковывает ее окончательно к такому роду занятий, который не мог использовать ее духовных сил и требовал большого физического напряжения, но которого она не могла, однако, оставить, так как эти занятия кормили ее и мать, причем обе женщины могли даже откладывать кое-что каждый год. Таким образом, все ее психическое бытие было связано с этой работой.

Затем в связи с болезнью и смертью разносчицы товаров наступают затруднения, и хотя больная в своем страхе несколько преувеличивает их, тем не менее, они не были ею вымышлены. Под влиянием страха она больше не в состоянии ясно судить обо всем; даже вполне обеспеченное существование, которое по человеческим расчетам могла предоставить ей служба в гастрономическом магазине, кажется ей ненадежным. Ее собственное умение, на которое она втайне возлагала, конечно, много надежд, представляется ей недостаточным при таком положении. Она должна впасть в нищету. До сих пор нет ничего такого, что при аналогичном положении не наблюдалось бы и у нормального человека. Разница заключается только в том, что человек, остающийся здоровым, после улучшения своего положения и после ослабления аффекта корригирует свои ложные идеи. К этому пациентка неспособна – прежде всего вследствие вытесненного чувства недостаточности, как показывает опыт. Однако, нужно обратить внимание и на другие обстоятельства, участвовавшие и способствовавшие возникновению и формированию ее бреда.

Здесь прежде всего следует отметить переживания, связанные с богатыми родственниками и играющие часто важную роль у здоровых и больных В данном случае они имеют значение во многих отношениях. У нее должны были быть переживания вроде зависти по отношению к тем, которые достигали того, о чем она мечтала как о желанной цели, хотя при безупречном характере девушки это чувство оставалось, по видимому, бессознательным. Затем эти родственники могли бы оказать ей помощь, если бы они этого хотели. Правда, они в действительности вели себя по отношению к ней хорошо и даже жертвовали своими деньгами, но не могли же они в ущерб себе обогатить пациентку и ее мать. Кроме того, в данном случае важную роль играют прежние, строго деловые, взаимоотношения с ними. Будущая больная чувствовала себя у них вначале хорошо, но должна была затем уступить свое место молодой женщине. У меня нет оснований предполагать, что она думала об улучшении своего положения с помощью брака, но каждая девушка пришла бы к этой мысли; пациентка оставила это место, вероятно, не без некоторой горечи. Спустя некоторое время она вторично попала в этот дом, и опять-таки при таких условиях, которые должны были сильно волновать ее в нравственном отношении, а именно – во время раздоров в семье, когда она чувствовала себя между молотом и наковальней и должна была присутствовать при том, как ссорились между собой близкие ей люди. Это состояние беспомощности не могло не возбудить самопроверки у этой порядочной натуры, с ее конституцией, склонной к депрессии: не могла ли она помочь делу? не была ли она виновна в том, что она выслушивала обе стороны? не думали ли, по крайней мере, ее родственники, что она была виновна? Все эти вопросы глубоко запали в ее душу, и когда она чувствует, что у нее под ногами колеблется почва, ее мысли направляются (что вполне понятно) в сторону родственников, прежде всего потому, что это были те люди, от которых только и можно было ожидать получения помощи, а затем также и потому, что она спрашивает себя: cui bono?[4] В течение всей своей жизни она никому не причинила зла; в крайнем случае, лишь одни эти родственники могли вообразить себе, что она причинила им вред. И когда она слышит, как кто-то говорит, что когда-нибудь наступит время для того, чтобы отплатить ей – ей становится ясным, что у этих людей имеется основание, хотя и воображаемое, отказать ей в поддержке и даже активно преследовать ее.