Опираясь всего лишь на короткую беседу во время консультационного интервью, невозможно сколь-либо детально описать защитную организацию этого пациента, но его высокомерное и требовательное поведение на сеансе предполагает организацию, властвующую над своими объектами путем угроз и запугивания. Когда у жены пациента произошел срыв, эта организация не только не пошла на уступки и не подстроилась под запросы пациента, но также угрожала распадом или срывом, и именно это привело его на консультацию. Я думаю, эта организация была ему жизненно необходима, потому что он чувствовал, что его высокомерный и требовательный характер являлся средством спасения от внутреннего хаоса и смятения. Возможно, он не знал, как справиться с болезнью жены, потому что она слишком живо напоминала ему его собственную болезнь и всякое ослабление его сердитого всемогущества угрожало наступлением хаоса и спутанности.
У 25-летнего художника стали возникать иррациональные страхи по поводу того, что в водопроводе образуется течь, система центрального отопления разрушится, телефон отключат и так далее. Он с огромным нетерпением ждал начала анализа и сразу же пришел в состояние радостного возбуждения, уверившись, что стал моим «звездным» пациентом, и спрашивал, пишу ли я о нем книгу. Однако очень быстро он почувствовал себя в ловушке и стал настаивать на поддержании дистанции, устраивая в анализе перерывы, что создавало атмосферу, провоцирующую меня на заботу о нем и на удержании его в анализе. Степень его клаустро-агорафобических симптомов проявилась в ходе его поездки в Италию, где он проводил отпуск. В его случае (из-за страны происхождения) требовалась виза, он знал об этом, но просто не позаботился ее получить. Когда иммиграционные служащие в Риме сказали ему, что он должен вернуться в Лондон, он устроил такую сцену с криками и слезами, что они уступили и позволили ему въехать в страну. Однако потом он начал бояться, что ему не позволят выехать, поскольку служащие увидят, что в паспорте у него нет нужного штампа. Поэтому он ухитрился уговорить своих друзей отвезти его во Францию, границу которой пересек в багажнике их автомобиля. Там он получил визу, вернулся в Италию уже легальным образом и продолжил отпуск.
Было очевидно, что он регулярно прерывал контакт со мной, чтобы поддерживать мое беспокойство и интерес к нему; это особенно отчетливо проявилось, когда он поехал в отпуск в Советский Союз. На этот раз он обнаружил, что в его визе указана неправильная дата отъезда, и просто взял ручку и эту дату исправил. Он благополучно возвратился и вскоре увидел следующий сон.
Паника, постоянно охватывавшая этого пациента, чаще всего возникала тогда, когда ситуация выходила у него из-под контроля. Его защитная организация была попыткой справиться с хаотической тревогой с помощью методов всемогущества, когда он втискивался в свои объекты, а затем ощущал приступ клаустрофобии и вынужден был, ощущая сильную тревогу, спасаться бегством. Его сон о Советском Союзе, по-видимому, содержал репрезентацию хорошего объекта в форме двух женщин-гидов, возможно, представлявших анализ, которые подали превосходный ужин, но его основной реакцией на них было чувство преследования, он жаловался, что его лишили свободы и не позволяют пойти в ресторан. Гиды своим присутствием мешали его гомосексуальной активности, и я думаю, именно в этом направлении и начал действовать анализ. Хотя пациент как будто ценил то, что предлагал ему анализ, он не мог подвергать себя риску утратить защиту патологических организаций личности. Прогресс и особенно значимый контакт приводили к бурным негативным терапевтическим реакциям, связанным с возвратом к промискуитетной гомосексуальности.