Перверсивные решения эдипальных фактов жизни явственно проявляются в сексуальных перверсиях. Тот факт, что для созидательного сношения необходимо различие полов, отвергается гомосексуалистами, а факт различия поколений игнорируется при педофилии и насилии над детьми. К садомазохизму часто прибегают как к интеграции, ведущей к возможности истинного признания болезненной реальности. При садомазохизме человек относится к любви и ненависти извращенным образом и предается жестокости, не признавая в полной мере ее разрушительных последствий. Садомазохистические фантазии приносят возбуждение и наслаждение от жестокости, которая не тормозится признанием того, что объекту причиняется вред или ущерб. Когда расщепление активно, поврежденный и идеальный объект полностью разделены, но в перверсивных состояниях их связывает «искусное» обоснование. Аргументация может быть, например, такова: женщины любят, когда их бьют, или же: если ребенку это нравится, что в этом плохого? В случае показа фильмов или мультфильмов с насилием садизм часто преподносится безвредным, поскольку поврежденный объект может быть тут же возрожден и восстановлен как новый и процесс деструкции и магического восстановления может продолжаться бесконечно. В других ситуациях жестокости нанесенный вред представляется как польза: скажем, при наказаниях, которые накладываются и исполняются «во благо ребенку».
Третий из упомянутых Мани-Кёрлом фактов – «признание неизбежности времени и в конечном итоге смерти», и автор считает, что этот факт жизни относится к другому логическому порядку, чем первые два. Можно сказать, что это свойство реальности, влияющее на существование всех остальных фактов жизни. Оно связано с признанием конечности всего хорошего, и это в точности соответствует тому факту, что доступ к груди не может быть вечным, что заставляет нас осознать реальность ее существования во внешнем мире. Сходным образом необходимость обновления и реальность смерти порождают признание потребности в новой жизни и созидательности. Признание реальности утраты в конечном итоге ведет к необходимости столкнуться с нашей собственной смертностью, и, если этого не происходит, человеческие ценности искажаются и извращаются.
Факт реальности смерти, разумеется, есть центральный аспект утраты, и в работе Фрейда о фетишизме мы видели, как описанные им пациенты испытывали трудности в признании смерти своих отцов. Искажения и ошибочные репрезентации реальности болезни, старения и смерти связаны с трудностями признания плохих вещей как фактов жизни. Уродство, насилие и зло ассоциируются с ущербом нашим хорошим объектам и в конечном счете – с их утратой и с реальностью нашей собственной смертности. Это аспекты реальности, признать которые сложнее всего, и их ошибочные репрезентации часто осуществляется посредством того самого перверсивного полупринятия, которое описал Фрейд. Обычно они не классифицируются как перверсии, но я считаю, что полезно считать их таковыми. Ложные репрезентации обычно приводят к романтическому, стерильному миру идеализаций, в котором хорошее длится вечно, как в сказках. Вдобавок к нарциссическим и сексуальным перверсиям мы можем говорить о романтических перверсиях реальности времени. Столлер (Stoller, 1976) предположил, что эта романтическая защита более распространена у женщин и представляет собой бегство в мир мечты вроде того, что создается в романтической беллетристике. Ее мужской эквивалент – порнографическая мастурбация, где сексуальный элемент перверсии более очевиден. Безвременье фантастического мира присутствует и там, и там.