Чтобы справиться с болезненным опытом исключенности из первичной пары, организовываются различные защиты, и вновь в качестве защиты развертывается проективная идентификация. На этот раз она обычно принимает форму участия в сношении родителей посредством идентификации с одним из них. При прямом эдиповом комплексе это происходит посредством идентификации ребенка с родителем того же пола и, например, у мальчика это участие достигается тем, что он занимает место отца, что символизируется его убийством. В инвертированном эдиповом комплексе ребенок играет роль родителя противоположного пола, что ведет к образованию гомосексуальной пары.
Чтобы потакать таким фантазиям, индивид должен отрицать факты жизни. В основном это факты, обеспечивающие реальность продолжения рода, и процесс правильного восприятия этой реальности связан с признанием пары, откуда младенец исключен в силу своей малости и незрелости. Следствием этого базового факта является признание различия между полами и между поколениями. Младенец вынужден доказывать, что созидательное сношение может точно так же происходить между родителем и ребенком или в гомосексуальной паре.
И снова более полное расщепление обеспечивает уклонение от этих проблем. Исходное расщепление между хорошей и плохой грудью осложняется появлением отца, который также расщеплен на хороший и плохой пенис. Тогда две версии первичной сцены могут сосуществовать без противоречия: любовная сцена между хорошей матерью и хорошим отцом и враждебная, зачастую насильственная сцена плохой пары. Когда расщепления ослабевают, необходимо привлекать извращенные аргументы для оправдания той фантазии, что родитель предпочитает ребенка взрослому партнеру. В придачу к различиям между поколениями и между полами извращенные аргументы поддерживают спутанность хорошего и плохого. Эта спутанность может приводить к созданию пугающего комбинированного объекта, и дальнейшие ошибочные репрезентации могут возникать как защита от него. Обычно этот процесс начинается, когда происходит новая сборка базовых расщеплений, что было отмечено Кляйн (Klein, 1935) и уточнено Бриттоном (Britton, 1989) – хороший объект идентифицируется как грудь, а плохой – как пенис.
Иногда один или оба родителя подыгрывают этим фантазиям, например, когда мать очерняет отца перед сыном или когда действия отца подталкивают к тому, чтобы пренебречь им как кем-то незначимым. Подобные установки укрепляют такое расщепление и способствуют устранению отца и замещению его ребенком. В других случаях происходит расщепление на хороший пенис и плохую грудь, что приводит к обращению к отцу за спасением от преследующей матери. И снова, когда ослабевают расщепления, родители выглядят объединенными, а «в высшей степени созидательный акт» начинает репрезентироваться появлением брата или сестры, что угрожает всемогуществу ребенка.
И опять-таки в качестве убежища предлагается отступление в нарциссический мир, где не существует различия между полами и поколениями. Мельтцер (Meltzer, 1966), Шассге-Смиржель (Chasseguet-Smirgel, 1974, 1985), Макдугалл (McDougall 1972) и Шенгольд (Shengold, 1988, 1989) описывали эти состояния в терминах идеализации ануса и создания анального мира, в котором аннулированы все различия. В этом мире все низводится к одной и той же недифференцированной консистенции и, что важно, различие между хорошим и плохим, а потому и между любовью и ненавистью также аннулировано. Тогда индивид вырабатывает перверсивные отношения, в которых хорошие объекты отвергаются, а плохие идеализируются. Как мы видели в главе 4, это характерно для патологических организаций, построенных на деструктивном нарциссизме, как это подчеркивал Розенфельд.