Психический мир будущего

Будем полагать, что каждый человек «помнит» всю эволюцию, которая своим странным путем привела к тому, что этот человек есть. Как организована эта память, неясно, и еще более странно представить ее измерения во времени. То есть не только биологическая, историческая и онтогенетическая эволюции привели к тому, что он, этот человек, есть перед нами, но он может существовать в нашем времени концентратом иного времени. Он может быть на иной стадии биологической эволюции, являться представителем IV века, наблюдаемым в XXI веке и в чем-то оставаясь ребёнком, при этом будучи взрослым. Эти три времени составляют бессознательную множественность, которая предполагает не столько необходимость интеграции, сколько естественное существование человека в этой множественности. Эта гипотеза — пока просто размышление, хотя и подтверждается целой серией серьезных наблюдений и расчетов. Это предположение опирается на представления обыденной жизни, умение жить вчерашним и завтрашним днём, экзистенциальное существование в прошлом и в проекте будущего, на противоречие семиотики времени в сознании и, наконец, — на круг расстройств, известных как многоличностные заболевания.

Парадокс заключается в том, что будущее находится впереди, но его достижение приводит к смерти, а следовательно, сближению с предками, находящимися в прошлом, то есть сзади (М. А. Новикова, из частных бесед). Разница в субъективном переживании времени есть лишь разница между «уже» и «еще». То есть прошлое и будущее разделяются лишь субъективно возможной деятельностью#. Неясно только, зачем это нужно, возможно, лишь для предсказуемости нашего поведения окружающими.

Одержимость в узком смысле этого слова означает бредовые идеи превращения в иное существо, чаще животное, однако подобное превращение может и не затрагивать мышление, а возникать только в сфере поведения.

По R Robbins (1996), специфической особенностью одержимости считалось то, что она манифестирует «изнутри». Он ссылается на епископа Монтегю, который в 1642 году различал способности Сатаны «заставлять жертву действовать и вселяться в нее», последнее и называлось одержимостью. В период раннего христианства одержимость и бесноватость совмещались в «одержимость бесами». Бред одержимости в классической психиатрии обычно связывают с ликантропией, обращением в волка. Проблема одержимости аналитически понятна. Ясно, что символика данного явления по крайней мере амбивалентна (позитивна\негативна и т. д.), и эта амбивалентность прослеживается вплоть до биологических основ. В архаической культуре болезненные переживания связывались с дурным глазом, духом, демоном, тотемом. В этом смысле проблема осознания болезни в культуре в значительной мере связана с тем тотемическим персонажем, который наделялся способностями к управлению.

Следовательно, знание демонологии этноса может помочь проникновению в суть одержимости. Ашанти психические расстройства связывают с дурным глазом духа «мангу», носитель которого передаёт свои вредоносные свойства по половому признаку: от матери к дочери и от сына к отцу. Проблема передачи «глаза» — символа слежения, преследования присутствует и у славян. У даяков Борнео болезнь приписывается духу ребёнка или неразвитого человека невысокого роста с внешне заметными аномалиями (Tylor, 1874). У зулусов существует поверие, что припадки вызываются духом Аманго; у камчадалов — духом Биллукай, который входит в женщин при громе и молнии, в таких случаях женщина восклицает: «Тш!» и дрожит.

Изба в тюменской деревне, 1955

_{Слева от калитки резной столб — «глазоотвод», который предохраняет хозяев от сглаза гостей.}

В архаических представлениях узбеков, таджиков, киргизов, каракалпаков, казахов злой дух является в образе Аджины как быстрорастущей женщины-великанши или козла. В абхазской мифологии болезнь вызывает оборотень Агызмал. По О. А. Сухаревой (1975), в демонологии равнинных таджиков присутствуют пари, джины, дэвы, албасты; функции всех демонов строго разграничены. Так, считается, что пари влюбляется в человека, который в связи с этим обязан совершать навязанные ему действия. Супружество с демоном албасты описано у казахов (Диваева цит. по: Сухарева, 1975), онгонов (Зеленин, 1936). Описания этого супружества подтверждают, что оно является результатом галлюцинаторного видения демона, сопровождается ощущением управляемости и автоматизма.