Психоаналитическая традиция и современность

В своих размышлениях о религии Фрейд не коснулся вопроса об ее будущем. Между тем уже неофрейдисты, подвергшие критике ряд психоаналитических концепций, обратили внимание на возникновение и распространение в современном мире новых «идолов», выступающих в форме научно-технических достижений. Так, оценивая «Будущее одной иллюзии» как одну из наиболее глубоких и блестящих книг Фрейда, но одновременно критически относясь к фрейдовской интерпретации отношений между неврозом и религией, Э. Фромм отмечал, что техника поворачивается к человеку другим своим ликом – «ликом богини разрушения (вроде индийской богини Кали), которой мужчины и женщины жаждут принести в жертву и самих себя, и своих детей» (Фромм, 1990, с. 158).

Фрейда нельзя упрекнуть в наивности или в незнании психологии людей. Он не строил иллюзий относительно возможности воздействия высказанных им антирелигиозных идей на сознание верующих, справедливо полагая, что едва ли аргументы подобного рода могут поколебать веру людей, разделяющих религиозное мировоззрение. В принципе Фрейд был прав, когда подчеркивал, что никого нельзя принуждать ни к вере, ни к безверию. Человек остается человеком только тогда, когда он во что-то верит. Не верующий ни во что – это еще не человек или уже не человек. Вопрос заключается лишь в том, во что именно человек верит: в Бога, разум, науку, будущее, идею, идеалы?

Отстаиваемая Фрейдом вера в разум является продуктивной в том случае, если она не абсолютизируется, не превращается в догму. Одно лишь упование на веру, пусть даже веру в разум, чревато далеко идущими последствиями, в том числе и разрушительного, деградационного характера. Конечно, человек не может обойтись без веры. Но ему не чуждо и сомнение. Более того, подобно вере, оно является важной и необходимой составляющей человеческого бытия. Где преобладает вера, исключающая всякое сомнение, там существует благодатная почва для возникновения культа, в конечном счете порабощающего человека. Где доминирует сомнение, исключающее всякую веру, там не остается места для надежды, предохраняющей человека от разъедающей его душу ржавчины нигилистического отрицания и ниспровержения всего и всех.

Размышляя на эту тему, мне меньше всего хотелось бы делать какие-либо упреки в адрес Фрейда, отвергшего религиозную веру в качестве необходимого элемента дальнейшего развития человечества, заменившего ее верой в разум, но не сделавшего важного шага, предотвращающего абсолютизацию провозглашенной им веры, не принявшего во внимание жизненно необходимое отношение между верой и сомнением. В этом вопросе он шел по стопам многих просветителей XVIII века и тех интеллектуалов ХIХ столетия, которые связывали с научным знанием дальнейший прогресс человеческой цивилизации. В контексте обсуждаемой проблематики более существенным представляется понимание того, что рассмотрение основателем психоанализа радикальных преобразований в послереволюционной России в качестве некоего предвестника лучшего будущего основывалось на его надежде на возможность устранения религиозных иллюзий из сознания человека. Действительно, осуществляемый в России в массовых масштабах эксперимент по атеистическому воспитанию не мог не вызвать у ученого, прилагающего усилия к разоблачению религиозных иллюзий, определенные ожидания, связанные с будущим развитием человечества. Правда, он высказывал сомнения относительно того, найдется ли достаточное число компетентных и бескорыстных людей, способных выступить в качестве воспитателей будущих поколений. Но при этом основатель психоанализа полагался на человеческий разум, что и вселяло в него оптимизм.

Интересно отметить, что Фрейд часто высказывал сомнения по тем или иным затрагиваемым им проблемам. В этом смысле ему не было чуждо понимание тесных отношений между верой и сомнением. Исключение составляет, пожалуй, лишь его вера в разум и в науку, которую, в отличие от религии, он не считал иллюзией. Но вот сомнения Фрейда в эффективности насильственного принуждения людей к изменению их мировоззрения и устранения частной собственности как гарантии облагораживания человека обусловили его негативное отношение к послереволюционному развитию России, где подобные идеи не только исповедовались, но и претворялись в жизнь средствами, не одобряемыми основателем психоанализа.