Психоаналитическая традиция и современность

В научных учреждениях и учебных институтах стали создаваться специальные комиссии, подвергшие переоценке теоретическую и практическую деятельность ученых. Так, в декабре 1930 – марте 1931 г. проходил смотр кафедр в Академии коммунистического воспитания, в результате которого были вскрыты «идеологические ошибки» многих ученых, проявивших «недостаточную бдительность» по отношению к различным зарубежным теориям. «Смотровые бригады», в состав которых входили идеологически выдержанные аспиранты и партийные работники, тщательно выискивали всевозможные промахи и упущения, допущенные в деятельности кафедр психологии (Л. Выготский, А. Лурия), дошкольной педологии (С. Моложавый), школьной педологии (П. Блонский), подростковой педологии (А. Залкинд). Многих преподавателей этих кафедр и ученых обвинили в механицизме, идеализме, неоправданном увлечении бихевиоризмом, рефлексологией, реактологией и фрейдизмом, внеклассовом подходе к изучению детей.

По поводу работы кафедры психологии, особенно научно-исследовательской деятельности Л. Выготского и А. Лурии, говорили о том, что данная кафедра сделала чрезвычайно мало по линии борьбы с бихевиоризмом, а также «с теорией Фрейда и Адлера». Заведующему кафедрой подростковой педологии А. Залкинду поставили в вину то, что, ранее скатываясь на позиции психоанализа и позднее став одним из руководителей «фронта борьбы» за марксистско-ленинскую методологию в педологии, он обнаружил «недостаточный отказ от фрейдизма» (Муковнин, 1931, с. 81, 83).

Смотр кафедр в Академии коммунистического воспитания поднял волну критики, обрушившейся на многих ученых, которых призывали к исправлению допущенных ими идеологических ошибок. Некоторые из них признали свои ошибки. Однако далеко не все спешили отказаться от научных убеждений, что вызывало осуждение со стороны тех, кто проявлял классовую бдительность.

Не удовлетворенные покаянием отдельных ученых партийные активисты проявили бурную деятельность по дальнейшему разоблачению инакомыслия в преподавательской и научно-исследовательской деятельности. В связи с этим подчеркивалось, что группа передовых научных работников и общественность академии должны дать сокрушительный отпор оппортунистическому отношению к итогам общественного смотра.

В дальнейшем Московский комитет ВКП(б) возглавил массовое обследование культурных учреждений столицы. Было организовано несколько бригад из аспирантов и партийных работников численностью около 80 человек, которые произвели проверку в 10 районах Москвы. На научных конференциях и в печати все настойчивее стали звучать призывы к критике и самокритике, к публичному отречению ученых от их «идеологически неправильных» взглядов.

Когда-то Достоевский высказал мысль о том, что в смутное время перехода общества из одного состояния в другое всегда и везде появляются разные людишки, которые, сами не ведая того, подпадают под влияние малой кучки сильных мира сего, действующих с определенной целью и направляющих энергию этих людишек куда ей угодно.

Именно это и произошло в постреволюционной России, когда после гражданской войны и обостренной борьбы внутри страны, завершившейся победой Сталина над другими политическими лидерами, на ключевые посты стали выдвигаться люди, готовые слепо следовать за своим вождем, куда бы он их ни направлял, и беспрекословно выполнять все, к чему бы он ни призывал. Они как-то незаметно, но настойчиво все более оттесняли на задний план тех, кто некогда занимал передовые позиции в обществе, в частности, в науке.

Согласно Достоевскому, дряннейшие людишки получили вдруг перевес, стали громко критиковать все священное, тогда как прежде и рта не смели раскрыть, а первейшие люди, до тех пор так благополучно державшие верх, стали вдруг их слушаться, а сами молчать; а иные так позорнейшим образом подхихикивать.

Во многих россиян вселилась какая-то бесовщина. Одобряемые призывами Сталина и подогреваемые идеологическим ажиотажем вокруг поисков врагов народа, они стали словно невменяемыми к доводам рассудка и здравого смысла. Одни из них с недоумением взирали на идеологический шабаш, если не поддаваясь массовой истерии, то и не предпринимая каких-либо энергичных шагов по защите чести и достоинства как близких людей, так и самих себя. Другие, напротив, сами охотно включались в идеологическую борьбу, сознательно или бессознательно испытывая чувства негодования против инакомыслящих. Причем многие из них не понимали сути происходящего и воспринимали идеологический шабаш в качестве не бесовщины, а патриотизма, классовой сопричастности, вызванной к жизни революционными преобразованиями в обществе. Они и составили то подавляющее большинство, которое во имя торжества марксистско-ленинского мировоззрения с упоением и самозабвением обрушивалось на любое проявление инакомыслия. Во всех сферах жизни общества, включая науку, зашевелились, используя выражение Достоевского, «все бесы и бесенята, накопившиеся в великом и милом нашем больном, в нашей России, за века, за века» (Достоевский, 1990, с. 611).