Психоаналитическая традиция и современность

При рассмотрении личности Достоевского Фрейд ссылается на ранее выдвинутые им идеи психоаналитического объяснения отцеубийства, считая, что желание смерти отца породило у маленького мальчика вину и вызвало у него припадки, а последующая смерть отца, когда фантазии стали реальностью, придала припадкам эпилептический характер. Будучи взрослым, Достоевский, по мнению Фрейда, не мог освободиться от угрызений совести в связи с намерением убить отца. Это обстоятельство предопределило его двойственное отношение к государственному авторитету (царю) и к вере в бога, а также нашло свое отражение в его литературном творчестве.

Не берусь судить о том, насколько оправданны с медицинской точки зрения подобные суждения Фрейда о болезни Достоевского.

Полагаю, что компетентные в этом вопросе специалисты придут к определенным выводам, подтверждающим или опровергающим психоаналитическое объяснение эпилептических припадков. В контексте излагаемого материала более важным представляется рассмотрение того, как и каким образом психоаналитическое видение личности Достоевского соотносилось с его творчеством, в частности, с фрейдовским пониманием романа «Братья Карамазовы», нашедшим отражение в работе «Достоевский и отцеубийство».

В «Братьях Карамазовых» отчетливо звучит мотив отцеубийст

ва. Собственно говоря, основной сюжет романа и вытекающие из него драматические развязки как раз и покоятся на этом мотиве, рассматриваемом Фрейдом в качестве наиболее существенного, способствующего, по его мнению, лучшему пониманию творчества Достоевского. «Едва ли простой случайностью, – замечает он, – можно объяснить, что три шедевра мировой литературы всех времен – „Царь Эдип“ Софокла, „Гамлет“ Шекспира и „Братья Карамазовы“ Достоевского – трактуют одну и ту же тему, отцеубийство» (Freud, CPW, v. XXI, p. 188).

В греческой драме отцеубийство совершается самим героем, хотя оно и не является преднамеренным с его стороны. В английской драме преступное деяние совершается не главным героем, а другим лицом, для которого данное деяние не является отцеубийством. Как и в «Гамлете», в «Братьях Карамазовых» преступление совершено также другим лицом, однако человеком, связанным с убитым такими же родственными отношениями, как и подозреваемый в отцеубийстве. Подчеркивая эти различия, имеющие место в трех шедеврах мировой литературы, и особо останавливаясь на рассмотрении романа Достоевского, Фрейд считает, что в принципе безразлично, кто на самом деле совершил преступное деяние. С точки зрения психоанализа, существенное значение имеет то, кто носил в своем сердце желание убить отца. В этом отношении, полагает Фрейд, можно считать виновными всех братьев Карамазовых, вплоть до контрастной фигуры Алеши, совестливого и смиренного человека на фоне остальных, преследующих чувственные наслаждения (Дмитрий), циничных (Иван) или, подобно самому Достоевскому, подверженных эпилептическим припадкам (Павел Смердяков).

Если трактовать роман Достоевского с психоаналитических позиций, с точки зрения того, что каждый ребенок испытывает двойственные чувства по отношению к своему отцу, то есть одновременно любит и ненавидит его, восхищается им и желает его смерти, то это может привести к мысли, согласно которой все братья Карамазовы виновны в отцеубийстве. Но вытекает ли подобное заключение, сделанное Фрейдом, из самого романа? Действительно ли Достоевский в художественной форме изобразил именно то, что впоследствии обнаружил Фрейд в своей клинической практике?

Обратимся к роману Достоевского «Братья Карамазовы». Внимательное чтение его не оставляет сомнений относительно всех реальных и воображаемых событий, связанных с преступным деянием.

Незаконнорожденный Павел Смердяков действительно является отцеубийцей. Он сам сознается в своем преступлении, так описывая сцену убийства перед Иваном Карамазовым: «Я тут схватил это самое пресс-папье чугунное, на столике у них, помните-с, фунта три ведь в нем будет, размахнулся, да сзади его в самое темя углом. Не крикнул даже. Только вниз вдруг осел, а я в другой раз и в третий. На третьем-то почувствовал, что проломил. Они вдруг навзничь и повалились, лицом кверху, все-то в крови».