Психоанализ детских страхов

Анализ был бы неудовлетворительным, если бы не привел к пониманию той жалобы, в которой пациент обобщил свой недуг. Она гласила, что мир словно покрыт для него завесой, и психоаналитическая школа отвергает возможность того, что эти слова не имеют значения и были выбраны как бы случайно. Завеса разрывалась – удивительным образом – только в одной ситуации, а именно когда после клизмы фекалии проходили через анальное отверстие. Тогда он снова чувствовал себя хорошо и совсем короткое время ясно видел мир. С истолкованием этой «завесы» дело обстояло примерно так же трудно, как с прояснением страха бабочки. Он также не фиксировал эту завесу, она рассеивалась и превращалась в чувство сумеречности, «ténèbres»[125] и в другие неосязаемые вещи.

Лишь незадолго до окончания лечения он вспомнил: он слышал, что «родился в сорочке». Поэтому он всегда себя считал особым счастливчиком, с которым ничего плохого не может случиться. Эта уверенность покинула его только тогда, когда ему пришлось признать гонорейное заболевание в качестве тяжелого ущерба его организму. Этот удар по нарциссизму его сломил. Скажем, что этим он повторил механизм, который однажды у него уже проявился. Также и фобия волка возникла у него, когда он оказался перед фактом того, что кастрация возможна, а гонорею он, очевидно, поставил в один ряд с кастрацией.

Стало быть, «счастливая сорочка» и есть та завеса, которая укрывала его от мира, а мир от него. Его жалоба – это, собственно говоря, замаскированная фантазия-желание, он предстает в ней вернувшимся в утробу матери; разумеется, это фантазия о бегстве от мира. Ее можно перевести: «Я так несчастен в жизни, я должен вернуться в материнское лоно».

Но что означает, что эта символическая, бывшая когда-то реальной завеса рождения разрывается в момент испражнения после клизмы, что при этом условии его болезнь от него отступает? Общий контекст нам позволяет ответить: когда разрывается завеса рождения, он видит мир и рождается заново. Стул – это ребенок, каким он рождается во второй раз для более счастливой жизни. Стало быть, это и есть фантазия о рождении заново, на которую не так давно обратил внимание Юнг и которой он отвел самое главное место в жизни желаний невротиков.

Было бы замечательно, если бы все этим и ограничилось. Некоторые особенности ситуации и необходимость установить связь с конкретной историей жизни заставляют нас продолжать истолкование. Условие рождения заново состоит в том, что ему ставит клизму мужчина (лишь впоследствии этого мужчину в силу обстоятельств он заменил сам). Это может означать только то, что он идентифицировал себя с матерью, мужчина выступает в роли отца, клизма повторяет акт совокупления, в качестве плода которого рождается ребенок из кала – опять-таки он сам. Стало быть, фантазия о рождении заново тесно связана с условием сексуального удовлетворения мужчиной. Следовательно, перевод звучит теперь так: только в том случае, если он может заменить женщину, заместить мать, чтобы получить удовлетворение от отца и родить ему ребенка, его болезнь от него отступает. Стало быть, фантазия о рождении заново была здесь лишь исковерканным, подвергшимся цензуре воспроизведением гомосексуальной фантазии-желания.

Если присмотреться внимательнее, то мы должны будем заметить, что в этом условии своего выздоровления больной лишь повторяет ситуацию так называемой первичной сцены: тогда он хотел подменить собой мать; ребенка из кала, как мы предположили задолго до этого, в той сцене он создал сам. Он по-прежнему фиксирован, словно прикованный, на сцене, которая стала определяющей для его сексуальной жизни, а возвращение которой в ту ночь, когда приснился сон, положило начало его нездоровью. Разрывание завесы аналогично открыванию глаз, распахнувшемуся окну. Первичная сцена преобразовалась в условие выздоровления.

То, что изображено посредством жалобы, и то, что изображено посредством опорожнения, легко можно объединить в единое целое, которое в таком случае открывает весь свой смысл. Он хочет вернуться в утробу матери не просто для того, чтобы родиться заново, а чтобы оказаться застигнутым там отцом во время коитуса, получить от него удовлетворение и родить ему ребенка.

Быть рожденным от отца, как он сначала думал, получить от него сексуальное удовлетворение, подарить ему ребенка, отказавшись при этом от своей мужественности и выразившись на языке анальной эротики, – этими желаниями замыкается круг фиксации на отце; в этом гомосексуальность нашла свое высшее и самое интимное выражение[126].