Психоанализ детских страхов

В других случаях болезни нашлось бы гораздо больше данных, чтобы сказать о структуре невроза, его развитии и распространении, но история болезни нашего маленького Ганса слишком короткая; сразу после своего начала она сменяется историей лечения. Когда затем во время лечения фобия, казалось, продолжала развиваться, вовлекала в свой круг новые объекты и новые условия, самостоятельно лечивший отец был, разумеется, достаточно благоразумен, чтобы увидеть в этом лишь проявление уже готовой, а не новой продукции, которую можно было бы поставить в вину лечению. На такое благоразумие не всегда можно рассчитывать в других случаях лечения.

Прежде чем объявить этот синтез завершенным, я должен оценить еще и другую точку зрения, встав на которую мы столкнемся со множеством трудностей в понимании невротических состояний. Мы видим, как нашего маленького пациента охватывает приступ вытеснения, затрагивающий как раз его господствующие сексуальные компоненты[69]. Он отказывается от онанизма, с отвращением отметает от себя то, что напоминает экскременты и присутствие при естественных отправлениях. Но это не те компоненты, которые возбуждаются при поводе к болезни (при виде падающей лошади) и которые поставляют материал для симптомов, содержание фобии.

Таким образом, здесь есть повод установить принципиальное различие. Вероятно, более глубокого понимания случая болезни можно достичь, если обратиться к тем другим компонентам, которые отвечают обоим вышеупомянутым условиям. У Ганса это – побуждения, которые уже раньше были подавлены и которые, насколько мы знаем, никогда не могли проявиться свободно: враждебно-ревнивые чувства к отцу и садистские, соответствующие смутному представлению о коитусе, влечения к матери. Возможно, в этих ранних подавлениях и состоит предрасположение к последующему заболеванию. Эти агрессивные склонности у Ганса не нашли выхода, и, как только в период лишения и возросшего сексуального возбуждения, усилившись, они хотят прорваться, разгорается та борьба, которую мы называем «фобией». При этом часть вытесненных представлений в качестве содержания фобии, искаженная и переписанная на другой комплекс, проникает в сознание; но нет сомнений, что это жалкий успех. Победа остается за вытеснением, которое при этой возможности перебрасывается на другие – неактуальные – компоненты. Это ничего не меняет в том, что сущность болезненного состояния остается полностью связанной с природой отвергаемых компонентов влечения. Целью и содержанием фобии является значительное ограничение свободы действий; стало быть, она представляет собой мощную реакцию против темных двигательных импульсов, которые хотели обратиться прежде всего против матери. Для мальчика лошадь всегда была примером удовольствия, получаемого от движения («Я молодая лошадь», – говорит Ганс, носясь перед домом), но, так как двигательное удовольствие включает в себя импульс коитуса, невроз его ограничивает, а лошадь возводится в символ ужаса. Похоже на то, что вытесненным влечениям в неврозе не остается ничего, кроме чести доставлять в сознание поводы для тревоги. Но какой бы ясной ни была победа сексуального отвержения в фобии, компромиссная природа болезни все же не допускает того, чтобы вытесненное добилось чего-то другого. Фобия лошади – это все-таки снова препятствие выходу на улицу, и она может служить средством, позволяющим оставаться дома с любимой матерью. В этом победоносно утвердила себя его нежность к матери; любовник из-за фобии цепляется за свой любимый объект, но, разумеется, следит и за тем, чтобы остаться невредимым. В этих обоих воздействиях проявляется истинная природа невротического заболевания.