Психоанализ и математика. Мечта Лакана

6. Вернемся к аргументу об индивидуальном языке. Одним из его наиболее важных следствий является то, что всякое знание о внутренних состояниях не может иметь основания в достоверности личного опыта. Но если наши языковые практики не имеют своего основания в воспринимающем или мыслящем о себе субъекте как гаранте достоверности, это означает, что они не имеют никакого основания вообще. Витгенштейн говорит, что основание наших «языковых игр», нашего осмысленного поведения заключено в самих формах нашей жизни. Эти формы не могут получить рационального обоснования, они лишены достоверности и общезначимости, поскольку существует множество возможных форм жизни, и, следовательно, множество возможных форм рациональности. Когда Витгенштейн показывает, что язык всегда публичен, он имеет в виду, что мы всегда уже включены в этот публичный язык: не мы его фундамент, а он – наш. Это означает, среди прочего, что, начиная разговор о чем-то глубоко внутреннем, мы вынуждены пользоваться публичным языком, который не имеет никаких гарантий в каком-то особом личном опыте, в переживаниях [Erlebnisse]. Наше знание о себе всегда основано на языке других – поскольку язык всегда есть язык других.

На фоне витгенштейновского аргумента об индивидуальном языке мы уже можем дать правильную оценку его высказываниям о теории Фрейда. Витгенштейн резюмирует: «Фрейд не дал научного объяснения древнего мифа – вместо этого он предложил новый». И далее: «Сказать, что сновидения являются исполнениями желаний, чрезвычайно важно прежде всего потому, что это отличает тип толкования, который предпочитается, – ту вещь, которая будет толкованием сна»¹⁷. Витгенштейн, как мы видим, полагает, что психоанализ по существу не является пониманием или интерпретацией языка – он является предписанием относительно языка, не открывающим, но учреждающим определенный способ интерпретации. Однако, в соответствии с аргументом, всякий язык, сообщающий о внутренних состояниях, ничего не открывает и не описывает, но предписывает. Единственный способ, которым мы можем говорить о человеческом сердце, это предписание относительно способа, которым мы должны его выражать. Язык всегда предает реальные чувства, истинное сердце: однако этим предательством язык создает возможность для его выражения. Поэтому Витгенштейн и обвиняет Фрейда в «научном самообмане» – если воспользоваться словами Хабермаса о психоанализе¹⁸, – но тут же, например, добавляет, что фрейдовская интерпретация сновидений служит способом их выражения. Благодаря Фрейду сон продолжается: интерпретируя сновидение, мы продолжаем артикулировать ту интерпретацию, которой является само сновидение.

Следуя тем же путем, мы можем пойти еще дальше и переосмыслить радикальное отличие причин и смыслов. Фрейдовские смыслы, действительно, оказываются скорее повержены причинами, нежели, как считал Фрейд, совпадают с ними. Но это крушение смыслов о прочную стену причин и есть в точности та интерпретативная работа, тот нарративный процесс, который Фрейд называет бессознательным¹⁹.

7. Здесь мы обнаруживаем поразительную аналогию с лакановским прочтением Фрейда. Конечно, лакановский и витгенштейновский стили мышления совсем не похожи один на другой. Но я полагаю, что несмотря на все различия, эти два подхода имеют определенные контурные сходства.

Система Лакана зиждется на одной очень простой предпосылке, которую можно проиллюстрировать посредством своего рода «мифа происхождения».

Представим себе мифическую инициацию ребенка в язык (мифическую, поскольку ее нельзя точно датировать). Когда ребенок плачет, его мать может интерпретировать его всхлипы не только тем, что даст ему грудь или бутылку с молоком, но также тем, что умильно произнесет «Проголодался…». Тот факт, что мать не только действует, но также говорит, неизбежно завлекает ребенка. По Лакану, мать не только по-своему интерпретирует потребности, выражаемые в издаваемых ребенком звуках, но также, что более важно, обучает ребенка, как интерпретировать его собственное желание. Таким образом, ребенок впоследствии будет говорить себе: «В тот момент я хотел материнского молока». Психоаналитическая интерпретация работает с предварительной интерпретацией, выполняемой материнским языком. Мать дает ребенку правила интерпретации его собственного желания. Интерпретируя, она предписывает – и таким образом, по Витгенштейну, она есть первый психоаналитик субъекта. Психоаналитик также обучает субъект интерпретативным правилам, посредством этого давая возможность субъекту выражать, что он собой представляет.