Психоанализ культуры

По его словам, им является своеобразное чувство, которое, как правило, никогда не покидает его самого и наличие которого он обнаружил у многих других людей, почему и считает себя вправе предполагать их существование у миллионов. Чувство, которое он предпочел назвать ощущением «вечности», чувство, вызванное чем-то безграничным, беспредельным, как бы «океаническим». Такое чувство есть субъективный факт, а не догмат веры; с ним не связано никакое заверение в личном бессмертии, однако оно является источником религиозной энергии, которую улавливают различные церкви и религиозные системы и направляют в разные русла, и там, разумеется, растрачивают ее. Только обладание таким океаническим чувством дает право называть себя религиозным человеком даже тому, кто не признает какие-либо верования и иллюзии.

Это замечание моего уважаемого друга, который некогда и сам на языке поэзии оценил[5] чары иллюзии, доставило мне изрядные трудности.

У себя самого я это «океаническое» чувство обнаружить не сумел. Изучать человеческие эмоции научными средствами – вообще непростая задача. Можно попытаться описать их физиологические свойства, а там, где это не подойдет (боюсь, что и «океаническое» чувство уклоняется от такой характеристики), не остается ничего другого, кроме как обратиться к содержанию представлений, в первую очередь ассоциативно к нему примыкающих. Если я правильно понял моего друга, под этим чувством он подразумевает то же, что и один оригинальный, довольно странный поэт, утешающий своего героя перед добровольным уходом из жизни словами: «Нам не удастся сбежать из этого мира»[6]. То есть перед нами чувство нерушимой связи с внешним миром, сопричастности к нему в целом. Хотелось бы добавить: для меня оно имеет скорее характер умозрительного представления – разумеется, не без сопутствующих эмоциональных обертонов, как, впрочем, не обходятся без них и другие мыслительные акты подобного масштаба. На собственном примере я не сумел убедиться в изначальной природе такого чувства, однако из-за этого не собираюсь оспаривать его реальное существование у других людей. Вопрос только один: правильно ли оно понято и следует ли его признать fons et origo [истоком и причиной – лат.] любых религиозных потребностей.

Я не могу сказать ничего такого, что существенным образом повлияло бы на решение этой проблемы. Идея, что человек получает сведения о своей взаимосвязи с окружающим миром, вероятно, с помощью непосредственного, с самого начала нацеленного на это чувства, звучит настолько непривычно, так плохо вписывается в содержание нашей обычной психологии, что следует опробовать его психоаналитическое, то есть генетическое объяснение. Тогда в нашем распоряжении окажется следующий ход мысли: в норме для нас нет ничего достовернее, чем ощущение себя самого, своего собственного Я, которое представляется нам самостоятельным, цельным, четко отграниченным от всей остальной психики. То, что такая картина обманчива, что, напротив, это Я простирается, обходясь без четких границ, вовнутрь, в бессознательную психическую субстанцию, называемую нами «Оно», которому служит как бы фасадом, мы обнаруживаем только в ходе психоаналитического исследования, призванного сообщить нам еще много чего об отношении Я к Оно. Однако кажется, что Я устанавливает – по крайней мере, вовне – ясные и достаточно прочные пограничные линии. Только в одном состоянии, правда крайне редком, которое, однако, нельзя считать заболеванием, дело складывается иначе. На пике влюбленности возникает угроза размывания границы между Я и объектом любви. Вопреки свидетельствам органов чувств влюбленный утверждает, что Я и Оно – одно целое и готов вести себя соответственно. То, что на короткое время можно устранить с помощью известной физиологической функции, должно, естественно, разрушаться и под влиянием процессов, вызванных болезнью. Патология познакомила нас с огромным количеством состояний, во время которых границы Я с внешним миром становятся сомнительными или фактически неправильно проводятся; среди них случаи, когда части собственного тела или даже целые области нашей психической деятельности – восприятия, мысли, чувства – кажутся чуждыми Я, не принадлежащими ему; в других случаях во внешний мир перемещают то, что явно родилось в Я и должно быть признано его составной частью. Другими словами, и чувство Я подвержено расстройствам, а его границы непостоянны.