Психоанализ культуры

Какая же из этих двух точек зрения правильная? Ранняя, казавшаяся нам с позиции генетического подхода бесспорной, или поздняя, завершившая теорию более адекватным образом? Очевидно, в соответствии с данными прямого наблюдения обоснованы обе позиции; они не противоречат друг другу, а в одном пункте даже совпадают, так как стремление ребенка отомстить определяется уровнем жестокости наказания, какого он ожидает от отца. Правда, опыт учит нас, что суровость Сверх-Я, которое формируется у ребенка, отнюдь не воспроизводит строгость обращения, пережитого им самим[31]. Она выглядит независимой от него: при очень мягком воспитании ребенок может приобрести очень суровую совесть. Однако было бы все же неправильным стремиться преувеличить эту независимость. Нетрудно убедиться, что строгость воспитания все же оказывает сильное влияние на формирование Сверх-Я ребенка. Суть дела заключается в том, что при его образовании и возникновении совести взаимодействуют привнесенные конституцией факторы и влияние со стороны реального окружения. И в этом нет ничего странного – именно таковы этиологические предпосылки всех процессов подобного рода[32].

Можно также сказать следующее: когда при первых отказах в удовлетворении серьезных желаний ребенок реагирует с повышенной агрессивностью и соответствующей жесткостью Сверх-Я, он следует филогенетическим образцам и выходит за границы оправданных текущей ситуацией реакций, потому что отец первобытной орды был, конечно же, очень грозным и от него можно было ожидать самой крайней меры агрессивности. Различие между двумя представлениями о генезисе совести, соответственно, еще уменьшается при переходе от истории развития индивида к филогенезу. Но вместе с тем обнаруживается новое важное различие этих двух процессов. Мы не в состоянии выйти за пределы предположения, что чувство вины рождается у человечества из комплекса Эдипа и было приобретено после убийства отца сговорившимися между собой братьями. В таком случае агрессия была не подавленной, а реализованной – та самая агрессивность, подавление которой у ребенка станет источником чувства вины. Тут я не удивлюсь, если какой-то читатель в раздражении воскликнет: «Значит, совершенно без разницы, убьет кто-нибудь своего отца или нет, чувство вины возникнет в любом случае!» Тогда можно позволить себе некоторые сомнения: либо ложно то, что чувство вины проистекает из подавленных агрессивных намерений, либо вся история с отцеубийством – своего рода художественный вымысел и дети древнейших людей не чаще убивали отцов, чем это обычно происходит у нынешних. Впрочем, даже если это не литературная фантазия, а правдоподобная история, перед нами окажется случай, когда произошло то, чего всем миром ожидали, а именно, люди стали чувствовать себя виноватыми, поскольку сделали нечто такое, чему не могло быть оправдания, а за подобный случай, который происходит чуть ли не каждый день, психоанализ задолжал нам объяснение.

Это правда, и приходится наверстывать упущенное. Да в этом и нет особой тайны. Если у кого-то появилось чувство вины после или по причине совершения чего-то недозволенного, подобное чувство следует назвать раскаянием. Оно соотносится только с каким-то поступком и, разумеется, предполагает, что совесть, готовность чувствовать себя виноватым уже существовала до него. Так понятое раскаяние вовсе не поможет выяснить, как возникли совесть и чувство вины. Ход этих обыденных событий, как правило, следующий: движущая человеком потребность достигает такой силы, что позволяет осуществить ее удовлетворение вопреки ограниченной мощи совести, а вместе с естественным ослаблением потребности в результате ее удовлетворения восстанавливается прежний баланс сил. Следовательно, психоанализ поступает правильно, исключая из данного обсуждения случай возникновения чувства вины из раскаяния, как бы часто он ни происходил и как бы велико ни было его практическое значение.