Психоделическая пишущая машинка

Ника не писала маслом или акварелью. Это был ее первый опыт. Она «ваяла» коллажи, эта техника ей больше нравилась. Весь пол был завален обрезками цветной фольги, контурами портретов на мелованной бумаге, дохлыми фломастерами и тюбиками клея. На письменном столе жили: ноутбук, принтер формата А3 и дорогой фотоаппарат. Единственный островок относительного порядка в комнате.

Ника могла часами сидеть в кафетерии на углу. Фотик лежал на столе, нацеленный объективом на улицу, тикали гигабайты снятых кадров… Стены, окна, хай-тек, лица все это можно было благополучно скопипастить. Но она хотела, что бы «было свое». Даже голые женские тела на ее картинах это Полина в маске. Как и рожа сумасшедшего друга отца. Если безумие давит харизмой, как и великолепная фигура лучшей подруги, почему бы и нет? Фотосессия Полины была прямо здесь на диване, маску надели, потому что лицо явно несовершеннолетней. А Вадика «щелкали» на его скамейке в садике. Мимика завораживала, гон мыслей в голове искрил зигзагами пантомимы лицевых мышц и морщин. Конечно, для искусства коллажа требовалось намного больше деталей. Цветы, дельфинчики, прочую живую природу она качала с фотостоков, пропускала через фильтры и фотошоп. Потом они с Полли шли в хозяйственный маг, покупали облицовочные панели, пластиковые, почти невесомые. Дома Ника обрезала, склеивала в нужный формат. Сверху клеилась плотная бумага и начиналась сборка…

Ее «искристый фарш», «рваную геометрию», «хохот бытия» и прочая и прочая, покупала одна дама. Старая знакомая отца. Хозяйка ночного клуба, вдова очень известного рок-музыканта. Если бы не она, эти коллажи так бы и пылились на Avito. Как-то она сказала:

– Роднуля, если у меня кончатся стены, я куплю новый клуб под твои шедевры.

Ника не питала иллюзий, была неглупой девочкой. Два года торговала сувенирами на улице с раскладного столика у Храма Спаса на Крови. Разного насмотрелась. Ей было даже немного стыдно. Она совсем не считала свою «лепню» шедеврами. Прекрасно понимала, эта дама вынесет на помойку все ее творчество, как только найдет новые обои для своих стен, более «альтернативные».

Ника бывала в этом клубе. Ее работы висели в коридоре, где туалеты. В клубе шаталось много народу, ходили мимо и ни разу никто не спросил, кто автор.

Ника сфотографировала картину на память и убрала в чехол из брезента с лямкой на плечо. Все свои произведения она тщательно пиксила. На всякий случай.

– Зайдешь за мной?

– Одевайся. Уже выхожу.

Когда-то давно, их познакомил врач мозгоправ. Нике было шесть лет, когда ее пыталась убить собственная мать в шизофреническом пароксизме. Она и дала дочери такое имя – Никита, с ударением на последнюю букву. Очень любила сериал с таким же названием. После покушения, отсидела, где положено. Но потом, выйдя из психлечебницы, все-таки догнала одного несчастного в рюмочной «Светлый путь». Превратила его лицо в лепестки орхидеи. И села уже навсегда.

Полина своих родителей даже не помнила, уехали «кататься на мотоцикле», так сказала бабушка. В детстве Полли часто оборачивалась на треск мотоциклетных моторов. С возрастом прошло, может просто, мотоциклов стало очень много.

И дело не в потерянных мамах, просто они были одинаковые на ментальном уровне, как сиамские близнецы. У Полины голова похожа на мячик для регби и всегда слегка набок, глаза две маслины и вечно приоткрытый рот, словно она в перманентном ахуе от происходящего вокруг. Никита тоже брюнетка, лоб вперед, как у быка, волосы повязанные лентой с бантиком. Летом она всегда в одном и том же: в кроссовках, широких шортах а-ля Незнайка на Луне и футболке с принтом «They killed Kenny». Полли в единственном «нормальном» платье, которое нашла в «секонд хенде» и в таких же полудохлых «найках», как у Никиты.

Полина обрадовано смотрела на подругу:

– Ты разжирела. Подонок звонил, поздравил с совершеннолетием. Обещал вечером зайти…

Ника была в разных носках, лень было искать пару. Чехол на лямке телепался на ветру. Кружилась голова, как после болезни. Месяц не выходила на улицу, казалось, все улыбались и уступали дорогу. На самом деле шепотом матерились, она со своим брезентовым парусом занимала половину тротуара.

Когда пришли в клуб, здесь уже царил легкий хаос. В клубе постоянно праздновали дни рождения каких-нибудь покойных и ныне здравствующих анархистов. От света рампы, на стене шевелились кривые и длинные тени. Музыканты настраивали свои инструменты. Что-то квакало и мяукало, иногда страшно фонил микрофон. Пожилые мужчины сидели за столиками о чем-то беседовали. Отец сказал, что это панки. Ника была здесь с отцом на концерте какой-то легенды. «Те самые», говорил он, из поколения «я видел тех, кто видел Цоя». Недобитки с Климата и Маяка, подворотен Лиговки и пустырей Купчина. Нике было смешно. Слово панк, у нее ассоциировался с розовой щеткой на лысой голове, непременно, жирной девушки в проклепанной одежде. Как-то так…

Хозяйка вышла навстречу.

– Роднуля, ты почему не звонишь?

– Здравствуйте…

Дама увидела картину и заныла:

– Ну, не. Ну, что ты. Это же не твой формат…