Психоделика любви: Начало (СИ)

— Уж прости, Учиха Итачи, — искренне прискорбным, но надменным голосом пробасил Пейн. — Но шизофрению лечат только смертью — старый, проверенный мной способ, которым я вылечил уже не одного пациента этой клиники.

Конан плакала призрачными слезами, понурив голову и сжав прошедшие сквозь руку Учихи пальцы. Итачи ответно согнул пальцы, так если бы мог в ответ взять Хаюми за руку, он не должен был звать её. Она не должна была этого видеть.

— У…у-зумаки, — из последних сил выдавил из себя юноша. — Нагато. Я обращаюсь к Узумаки Нагато и его человечности.

— Узумаки Нагато мертв, — отчеканил Пейн. — Так же как мертвы Яхико и Конан. Нет ни Конан, ни Яхико, ни Нагато, есть только Боль.

И Боль в лике Пейна опустила рычаг электрошока.

Время исчезло. Как и остановились все звуки. Словно одна оглушающая волна накрыла застывший момент. Рычаг опустился, и стрелка на вольтах от нуля вскочила за отметку сотня под истошный вопль иглы, что ткала новый страх Красной Луны.

Мир был серым, когда его создавали, пролив черные и белые краски. Но игла шила красными нитями изо дня в день. Из года в год.

Кровь — небо Красной Луны. Кровь — его бескрайняя река, по которой бредут ожившие кошмары Красной Луны, будто маленькие дети, встречающие родителя, ведущего к ним новую игрушку. Или нового брата.

Поглощенный кровью Учиха Итачи смотрел в единственный источник света, который запомнил перед своей смертью — Луна в свете всполохов пожара.

Солнцу никогда не было места в этом богом забытом месте.

— Прости меня, Саске.

— Я давно тебя простил.

Итачи медленно обернулся. Саске казался досягаем — протяни лишь руку. Стоял напротив, прямо на кровавой реке, и улыбался так, как когда-то, пока этот мир не счел его сумасшедшим. И на этот раз Учиха знал: это больше не галлюцинация. Теперь он знал — красный мир реален.

— Не смотри на меня так. Я тоже мертв, — как само собой разумеющееся, Саске пожал плечами и приблизился к брату. Он, поджав губу, не зная как выразить свои эмоции, ступал с пятки на носок. — Я умер и все это время ждал тебя. Я ждал, чтоб уйти с тобой. Как-никак, не мог же я бросить тебя здесь, из-за меня ты сюда пришел.

— Если бы я только послушал тебя….

— Не надо, уже ничего не изменишь.

— И правда, — горько улыбнулся Учиха-старший, закрыв на мгновение краснеющие от лопающихся капилляров глаза. — Мы сами роем себе яму. Прости, Саске, но тебе придется уйти без меня.

— Почему? — непонимающе прошептал младший Учиха и сделал шаг назад.

Кровавая река под ногами забурлила, а лицо брата медленно бледнело, искажаясь тенями, что словно нити пролегали под кожей. Черты лица его заострялись, кровавая слеза скатилась с глаза, ставшими полным отражением красного мира, который ткали пациенты своими криками вместо ниток и иголок.

Нитки и иголки, что ткали его прямо сейчас сотнями вольт.

Саске отступал назад, едва не оступившись от резкого карканья, по небу тревожно кружили вороны, сгущаясь над братьями. Маленькими неуклюжими ножками брел к ним зайками-убивайка, волоча за собой нож. Псы с окровавленными пастями выли на полную луну. Монстры сгущались, бредя со всех стороны.

— Я не могу уйти, — и моргнул полностью окровавленными глазами. — Я останусь стражем этого места, до тех пор, пока не смогу докричаться до них.

— Вот как. Всегда ты так, строишь из себя героя. — И махнув на прощание, развернулся, единственным ярким лучиком вспыхнув, исчезнув в небе.

Зайка-убивайка остановился рядом, подняв правое ухо, и с покорной опаской взглянул на Учиху, почесав щеку ножом. Один из воронов сел на плечо, но даже не попытался выклевать кусочек плоти, которым так любил лакомиться во время лечения.

Кровавые слезы струились по щекам, орошая кровавую реку, куда он внес теперь и свой вклад. Река поднималась пиками, вороны закружили воронкой, Учиха медленно подымал руки, и под его властью боли поднималась сама пучина крови. Зайка-убивайка испугано прикрылся игрушечными лапками. Небо взревело вспышками алых молний, но вместо грома одним единственным набатом прогремел истошный предсмертный вопль вырвавшийся из груди Учихи. Чье тело исчезло в погрузившейся тьме, оставив за собой лишь горящие жаждой отмщения Красные Глаза.

И тогда Итачи понял: он стал тем, чего так боялась Конан. Учиха Итачи сам стал Страхом.

Крик разрезал предсмертную тишину. И крик этот заскрежетал искрами, летящими из проводки, электрические убийцы-ток прошибали бившиеся в конвульсиях тело обуглившегося молодого Учихи, от которого шел дым.

— Умоляю тебя, Нагато, — Конан подскочила к Пейну, что мертвой хваткой сжимал рычаг, невидящим взглядом смотря, как стрелка медленно, но верно тянется за отметку 200 вольт. — Прекрати! Я здесь, со мной все в порядке! Не делай этого!

Она молила его, крича недосягаемые слова в лицо, стоя боком, сцепив ручки в молитвенный замок, даже приклонила колени, продолжая кричать сорвавшимся голосом. И поднявшись, схватилась за его руки, взревев так, что операционные лампу выбили искры.

— Нагато!!!