Комната как таковая была не так уж и важна, но Анни привязалась к этому варианту, так как находилась под впечатлением начала драмы Хэмфри и считала, что все психодрамы начинаются именно так. Это был как раз тот случай, когда не так важно,
Анни скрыла свое расстройство, но глубоко внутри чувствовала сильную скорбь. Я спросил, хочет ли она попрощаться со своей бабушкой, и где она хотела бы это сделать. Ответ Анни был очень определенный и насыщенный точными подробностями. На сей раз она построила сцену, которая оказалась важной. Это была кухня ее бабушки, и она получала огромное наслаждение, расставляя соусницы, чашки, вешая занавески и выбирая подходящие цвета.
На роль любимой бабушки она выбрала мальчика своего возраста, прикованного к инвалидной коляске. Она безоговорочно приняла характерное для психодрамы «правило»: нет ограничений при выборе человека для проигрывания роли — будь то мужчина, женщина, ребенок, с физическими недостатками или без них. Анни поместила свою «бабушку» за кухонным столом и тихо, почти шепотом, прощалась с ней и говорила о своей любви. Затем она попросила других членов группы участвовать в церемонии похорон. Состоялся обычный ритуальный акт, и было ясно, что для Анни он не имел большого значения. Она считала его неизбежной процедурой, необходимой для перехода к самому значительному моменту, который состоял для нее в возложении цветов на могилу. Карандаши и бумага всегда лежали наготове, ожидая своего часа, рядом с кучей необходимого крепежа. На рисунках появились цветы всевозможных форм, размеров и оттенков. Даже самые спастические руки в состоянии нарисовать цветок. Могила бабушки была усыпана грудой ярких цветов.
— Что будем делать теперь? — спросил я, и Анни твердо ответила:
— Мы пойдем домой пить чай и есть сэндвичи с ветчиной.
Она сидела, жуя воображаемые, но вместе с тем очень реальные сэндвичи, и долго плакала, не в силах сдерживать слезы. Было видно, как она устала, и фактически не слушала, что говорили на шеринге, а просто тихо сидела. У нее наступил катарсис не в самый значительный момент действия, а при звуках собственного голоса, когда прозвучало то, что символизировало для нее «хорошие похороны» в понимании британских работяг, — чай и сэндвичи с ветчиной.
Каждый участник группы нарисовал цветок или головку цветка и затем положил рисунок на сценическую могилу бабушки. Все это происходило очень серьезно, с величайшим уважением к любимому человеку Анни, которого никто никогда не встречал, но который пришел живым и умер у них на глазах. Они ощущали жизнь и уход пожилого человека и доподлинно знали, что переживает сейчас их друг по отношению к своей бабушке. Некоторые плакали; все без исключения были эмоционально затронуты. Рисование было другой формой «отыгрывания», но его важность заключалась в том, что оно стало завершающей частью действия, а не автономным уроком рисования.