Психодрама: вдохновение и техника

— Как скоро мы сможем их получить? Мы договорились, что в ближайшие дни Анна заедет в библиотеку и возьмет книги.

— Спасибо Вам, — сказала Анна, когда вопрос был улажен. — Жду не дождусь, когда смогу начать читать.

Расстались мы меньше чем через час. Из Португалии я вернулась поздно вечером в субботу. Анна должна была приехать в воскресенье вечером. Дома меня ожидала записка с просьбой перезвонить Анне.

Я позвонила ей в воскресенье утром.

— Можно мне возвращаться ночевать домой, а не оставаться у вас? Мне нужно, чтобы Джон был рядом. Мне очень тревожно, я снова начала ходить во сне.

— Ваша тревога вполне понятна, — ответила я. — Это нормальное состояние перед началом такой группы. Разумеется, вы можете ночевать дома — Вы же не ребенок, вы взрослый человек и сами в состоянии решить, как для вас будет лучше. Я вас неволить не собираюсь.

В ее голосе явно звучал страх, что ее заставят оставаться. Ею слишком часто манипулировали и дома и в школе, поэтому она стала очень чувствительной к малейшему нажиму.

— К тому же сегодня Вам не стоит оставаться, даже если Вы вдруг передумаете. В любой другой день — пожалуйста. А сегодня попросите Джона заехать за Вами в десять.

— Мне очень важно было услышать это, Марша. Большое спасибо. К семи я буду.

Она приехала, перепуганная и молчаливая. Тихо села в углу гостиной и уткнулась в книжку. Тем временем участники группы прибывали. Среди них были как терапевты, желавшие пройти тренинг, так и люди, вроде Анны, приехавшие поработать со своими личными проблемами. Мы всегда устраивали смешанные группы, так как личные и профессиональные цели хорошо дополняют друг друга. Ведь каждый в первую очередь человек, личность.

Морено считал, что равенство в группе — это основа взаимодействия. Люди как бы приводятся к одному — наивысшему — общему знаменателю.

— Кто из вас здесь впервые? — обратилась я к собравшимся в гостиной. Кроме Анны руки подняли еще четыре человека. Разговоры за обедом с двумя-тремя собеседниками свое дело сделали: некоторые почувствовали себя более или менее комфортно и были готовы к общему разговору. Но кое-кому было по- прежнему не по себе.

— Ну и как вам тут?

Ответы были самые разные.

— Я боялась, что не смогу переключиться с отдыха на пляжах Португалии на работу, боялась, что буду не слишком внимательна, — я решила подать пример откровенного признания, надеясь, что ему последуют остальные.

— Я боялся, что не смогу быть до конца откровенным, слишком уж личные у меня проблемы, — отозвался один из участников.

— А у меня проблема с работой. Утром от подушки оторваться невмоготу, — раздался еще один голос.

— А я продолжаю ходить на работу, с которой давно хочу уйти, — откликнулся другой.

— А я вообще не могу понять, в чем моя проблема — то ли работа не по душе, то ли это просто одиночество. Полнейшее. У меня ощущение, что я с ума схожу: мечусь туда-сюда, дом-работа, работа дом; три часа в дороге, три четверти рабочего времени перед компьютером; людей не вижу, поговорить не с кем; дома тоже никого, — в глазах говорившего появились слезы. — Единственное время, когда я чувствовал, что живу — это когда стихи писал. Так теперь и писать не могу. Со мной покончено, — он тряхнул головой и уставился в пол.

Анна внимательно наблюдала за происходящим, потом тоже подняла руку, когда я спросила, кто еще испытывает тревогу. Оглядевшись, она увидела еще несколько поднятых рук. Она была не одна.

— Вас беспокоит, что Ваши проблемы тоже слишком личные? — напрямик спросила я Анну. Она кивнула. Ее лицо постепенно приобретало краски, она уже не чувствовала себя столь одинокой в незнакомом обществе. Заговорила девушка из Дании.

— Боюсь за свой английский. Не то что я на нем не говорю, говорить-то я могу, но вдруг что-то не пойму или буду слишком долго соображать?

Она специально приехала из Дании, чтобы принять участие в работе нашей группы.

— Язык — моя вечная проблема, — подхватил мужчина из Норвегии. — Особенно, когда я провожу здесь сессии по психодраме. Обычно меня хорошо понимают, но я постоянно паникую.

— Да, ясык — больсая проблема, — согласилась психиатр из Югославии. — Сказите сто — нибудь — я пойму. Но когда говорю сама…, - она расхохоталась, и следом рассмеялись остальные. Ей явно полегчало, когда она поняла, что не у нее одной проблемы с языком.

— Мой педагог — Зерка Морено, — заговорила я, — в таких случаях обычно отвечал: «Ваш английский гораздо лучше моего датского, норвежского и сербохорватского». Группа заулыбалась. У Анны, конечно, проблем хватало, но, глядя на нее, я поняла, что сейчас она думает, что хоть с языком у нее все в порядке.

— Сейчас для нас с вами не важно, — продолжала я, — насколько хорошо вы знакомы с психотерапией и психодрамой. Гораздо важнее, что вы хорошо знаете свою собственную жизнь. В ней вы эксперты.