Психогеография

Ломая все устоявшиеся структуры общественной жизни, развитие производительных сил стремится открыть трехмерную среду на месте закрытого пространства, где игра, как и всякое протекание чувств во времени, ютилась в формах предшествующих цивилизаций. Ограниченной сфере средневекового обмена, в которой люди и их чувства жили и умирали, не сходя со своего места, соответствовала верность – главная из феодальных добродетелей. Ускорение нашей эпохи, раздираемой антагонизмами распадающегося общества, находит аффективное выражение в пристрастии к высокоскоростным автомобилям, которое психологически компенсирует конформистскую трусость, усваиваемую в виде условных рефлексов с юности, но также и в чувстве дрейфа, которое на данный момент следует отнести к разряду революционных.

Крупные промышленные города полностью изменили наши пейзажи, включая и карту Нежности[36]. Нам нужно взять на себя роль строителей нового мира. Опыты психогеографических карт – это прежде всего лоции для дрейфов, но в то же время и выражения нового ви́_́дения пейзажа – если угодно, современные аналоги живописи Коро и Тёрнера. Пока это видение еще очень примитивно, однако его магически окрашенная субъективность должна постепенно уступить место коллективному сбору объективных данных, которые позволят оказать конструктивную реакцию на созданную для нас обстановку. Хотя нам еще не удалось – по причине недостатка средств – выработать удовлетворительное психогеографическое представление о городе, прогресс в этой картографии несомненен. Критерий истины, на котором она основывается, узаконивает все то, что, с точки зрения, ограниченной здравым смыслом, может показаться деформацией существующей планировки города. В географии полезными деформациями подобного рода были карты Меркатора. Не существует иной реальности и иного реализма, нежели удовлетворение наших желаний.

После публикации части результатов экспериментов, которые провели в Париже, а также в Лондоне группы, образовавшие в июле 1957 года Ситуационистский интернационал, объектом первого всеобъемлющего психогеографического исследования в приложении к урбанизму стала Венеция. Ральф Рамни намеренно выбрал этот город из нескольких зон, одинаково интересных для экспериментов, так как он пробуждает широкий спектр чувств, связанных с самыми устаревшими понятиями классической эстетики. Мы ни в коей мере не стремимся произвести скандал и обращаемся к Венеции лишь для того, чтобы добиться наиболее наглядного и убедительного контраста. Скандальна, по нашему мнению, скорее уж неповоротливость мира, его тактика промедлений в борьбе с силами, которые в конце концов его изменят. Мы рассчитываем достичь более серьезных результатов, чем простое оскорбление вкусов добропорядочного общества. Для того чтобы создать ситуационистскую атмосферу, первым делом нужно уничтожить все противоречащие ему эмоции. Мы, не привязанные ни к какой определенной стране, любим нашу эпоху, какой бы суровой она ни была. Мы любим ее за то, что из нее можно сделать.

Венеция победила Ральфа Рамни [37]

Британский ситуационист Ральф Рамни провел начиная с весны 1957 года несколько психогеографических осмотров Венеции, а затем поставил себе целью систематическое исследование этого крупного города, надеясь представить развернутый отчет о нем примерно к июню 1958 года (см. анонс в 29-м номере журнала Potlatch). Сначала дело развивалось вполне успешно. Рамни удалось составить в первом приближении план Венеции, превосходящий по технике условных обозначений все предыдущие опыты в психогеографической картографии. Он поделился с товарищами своими открытиями, первыми выводами и планами на будущее. Но в январе 1958 года до нас дошли дурные вести. Под натиском бесчисленных трудностей, все более сковываемый средой, которую он пытался преодолеть, Рамни начал отступать от намеченных линий своего исследования и в конце концов, как явствует из его взволнованного сообщения от 20 марта, пришел в исходное, чисто статичное, положение.

Потери, которые несли на пути к познанию объективной географии исследователи прошлого, были весьма велики. Вполне ожидаемы и жертвы со стороны новых искателей – исследователей социального пространства и способов его использования. Их подстерегают другие ловушки, но и цель их совсем другая: они стремятся вернуть жизни чувственное наполнение, а потому, естественно, всюду встречают преграды, сооруженные миром скуки. Рамни пропал, и его отец пока даже не приступил к розыску сына. Венецианские джунгли оказались сильнее, они поглотили полного жизни и надежд молодого человека, который теперь теряется, растворяется среди вороха наших воспоминаний.

Экология, психогеография и преобразование человеческой среды [38]

1