Психолог (СИ)

— И не собиралась. Если уж его странный дружок оказался настолько силен, то кто знает, какие козыри прячет наш столь гостеприимный хозяин?

— Верно подмечено, — согласился Малькольм. — К тому же…

Но тут же резкое движение и последовавший за ним глухой удар прервали его мысль, а сам он в мгновение ока очутился у стены, которая очень неблагосклонно и грубо приняла его в свои древесные объятия.

— Черт возьми, мой нос! — с негодованием воскликнул волшебник.

— Еще раз неуважительно отнесешься ко мне — я сломаю тебе его окончательно, вырву язык, выдавлю глаза и оборву твои торчащие уши. Ты понял?

— Да ты и так мне пару ребер сломала, дура!

— А еще раз тронешь моего парня — убью. Ты меня понял? — медленно повторила она свой вопрос.

Малькольм промолчал, сердито отхаркивая сгустки крови. Наступило слегка гнетущее молчание.

— Ты же все равно хотел с ним поговорить, Келен. В таком состоянии он мне кажется более сговорчивым, — рассудительно сказал Фрея.

— Мне тоже, — охотно подтвердил мальчик.

— И так ты меня благодаришь за свое лечение, волчица? Так вы меня благодарите за гостеприимный прием? — негодующе произнес Малькольм.

— Я учла все это, — просто сказала девушка. — Поэтому ты до сих пор жив.

И она вышла, напоследок сильно хлопнув дверью.

— Не вижу логики, — промолвил Малькольм вместе с мучительным хрипом, доносящимся из его больной грудной клетки.

— Женщины, что с них взять? — мальчик беззаботно улыбнулся. — Ну как? Теперь мы можем поговорить о деле?

XIX

Малькольму очень хотелось выпить. Но этот странный мальчик не употреблял спиртное ни в каком виде, поэтому волшебник удовольствовался травяным чаем. Келен не возражал против того, чтобы Малькольм налил себе добрый бокал отличного вина, но в последнее время волшебник начал подозревать в себе раннюю стадию алкоголизма. Он пока еще не понимал, чем она может быть вызвана, но в последнее время начал замечать, что алкоголь несет в себе нечто большее, чем простое удовольствие. Желание забыть или, наоборот, желание вспомнить?

Как бы то ни было, но он пока зарекся пить в одиночку. Чтобы банально не спиться. Ведь он все чаще и чаще приглядывался к своему другу, Зигмунду.

Бедный малый, наверное, думает, что за ним следят. А Малькольм просто не мог отвести от него взгляда, не мог перестать наблюдать за ним, чтобы навечно отпечатать у себя в голове одну простую истину — я ни за что и никогда не хочу опуститься до такого состояния.

У Зигмунда была депрессия, он был серьезно болен. И его могла вылечить лишь смерть, либо тотальная жизненная встряска, либо медленное и кропотливое лечение у опытного психиатра, либо божественное вмешательство. Но Малькольм не был врачом да и в Бога никогда не верил. Он был волшебником с незаконченным высшим магическим образованием (потому что в свое время убежал из университета), а также ученым-самоучкой. То есть просто выброшенным жизненным морем на песчаный берег неудачником, который все еще пытается найти в жизни хоть какой-то смысл. И его спасала от самоубийства лишь непоколебимая уверенность в собственном достоинстве.

То есть обыкновенная гордость. Что во многих религиях, кстати, всегда считалось грехом. Как и выпивка.

Но это пока его спасает. Грехи держат его на плаву, как бы иронично это ни звучало. Но так долго продолжаться не может. И он точно это знал, потому что, смотря на своего больного друга, он как будто украдкой ловил свое отражение в зеркале.

И сколько бы он ни твердил ту самую мысль (я не стану таким же! Не стану!), это не помогало полностью отогнать мерзкое чувство незащищенности.

Хотя этот мальчик… да, тот самый, который сейчас сидел напротив него и похабно ухмылялся (Малькольм всегда ненавидел подобных зазнавшихся юнцов)… он, видимо, знал, как можно прожить в этом мире относительно долго.

Или он попросту врал.

Или был сумасшедшим.

Значит, все просто. Надо тоже врать и стать сумасшедшим.

Малькольм судорожно втянул воздух. Его ноздри тут же ошпарило горячим паром из чашки, которую он держал перед собой, и он поморщился. Нос все еще саднило, а притрагиваться к нему он брезговал — под пальцем сразу же начинали трещать какие-то мелкие косточки.

Но был все еще жив. И почему-то это донельзя его радовало.

Ведь он каждый день вставал с кровати, смотрелся в зеркало, приглаживал свои седые волосы.

Меня зовут Малькольм, мне семьдесят пять лет. И я еще жив.

Вот так говорил он себе. Он гордился собой даже за такие простые достижения. Точнее… недавно стал гордиться. Стал поощрять себя за простые жизненные победы и старался особо не корить себя за неудачи.

Потому что в ином случае прогресс бы рано или поздно остановился. А человек без прогресса — это мертвый человек.

Я ни за что не стану таким, как он, повторял он себе.

Но как же ему было жалко своего друга! И одновременно жалко себя.

— Вы о чем-то задумались, господин Малькольм? — весело спросил мальчик.

О Боги… я в вас никогда не верил. Но пусть жизнь подарит мне этот прогресс! Ведь я так не хочу умирать!

— Нет, — Малькольм посмотрел прямо в глаза своему собеседнику. — Я все жду, когда ты начнешь излагать свое дело.