Психолог

– Не стоит, моя прекрасная волчица, не стоит. Ведь если ты поддашься своим низменным охотничьим инстинктам, то кто тебя потом будет лечить?

– Найдем другого. Мало, что ли, вас в этом мире? Не будь столь самонадеянным, – парировала девушка, делая еще шаг по направлению к Малькольму.

– Не стоит, – успокаивающим тоном произнес мальчик, кладя руку на плечо своей девушке. – Он действительно может нам еще пригодиться.

– Но… – Фрея на мгновение осеклась. – Вспомни, на тебе же живого места не осталось. И ты считаешь это смешным, волшебник?

Малькольм, смотря на их сконфуженные лица, уже не мог сдерживать смех.

– Да, дорогая, я действительно считаю это очень смешным. Мне всегда нравились те моменты в жизни, когда уверенность людей буквально испарялась после сделанных ими ошибок.

Девушка тут же в одно мгновение подскочила к Малькольму и схватила его за грудки.

– Не смей называть меня дорогой, приблуда, ты понял?

– Господин Келен, ваша дама кусается, – захлебываясь от смеха, прохрипел Малькольм. – Почему она до сих пор ходит без намордника?

Фрея занесла сжатый кулак в сторону, готовясь нанести страшный удар, но в последний момент передумала.

– Келен, ты говоришь, что этот придурок нам еще может понадобиться?

– Ага, – весело отозвался мальчик. – Поэтому не бей его особенно сильно.

Фрея равнодушно пожала плечами.

– И не собиралась. Если уж его странный дружок оказался настолько силен, то кто знает, какие козыри прячет наш столь гостеприимный хозяин?

– Верно подмечено, – согласился Малькольм. – К тому же…

Но тут же резкое движение и последовавший за ним глухой удар прервали его мысль, а сам он в мгновение ока очутился у стены, которая очень неблагосклонно и грубо приняла его в свои древесные объятия.

– Черт возьми, мой нос! – с негодованием воскликнул волшебник.

– Еще раз неуважительно отнесешься ко мне – я сломаю тебе его окончательно, вырву язык, выдавлю глаза и оборву твои торчащие уши. Ты понял?

– Да ты и так мне пару ребер сломала, дура!

– А еще раз тронешь моего парня – убью. Ты меня понял? – медленно повторила она свой вопрос.

Малькольм промолчал, сердито отхаркивая сгустки крови. Наступило слегка гнетущее молчание.

– Ты же все равно хотел с ним поговорить, Келен. В таком состоянии он мне кажется более сговорчивым, – рассудительно сказал Фрея.

– Мне тоже, – охотно подтвердил мальчик.

– И так ты меня благодаришь за свое лечение, волчица? Так вы меня благодарите за гостеприимный прием? – негодующе произнес Малькольм.

– Я учла все это, – просто сказала девушка. – Поэтому ты до сих пор жив.

И она вышла, напоследок сильно хлопнув дверью.

– Не вижу логики, – промолвил Малькольм вместе с мучительным хрипом, доносящимся из его больной грудной клетки.

– Женщины, что с них взять? – мальчик беззаботно улыбнулся. – Ну как? Теперь мы можем поговорить о деле?

XIX

Малькольму очень хотелось выпить. Но этот странный мальчик не употреблял спиртное ни в каком виде, поэтому волшебник удовольствовался травяным чаем. Келен не возражал против того, чтобы Малькольм налил себе добрый бокал отличного вина, но в последнее время волшебник начал подозревать в себе раннюю стадию алкоголизма. Он пока еще не понимал, чем она может быть вызвана, но в последнее время начал замечать, что алкоголь несет в себе нечто большее, чем простое удовольствие. Желание забыть или, наоборот, желание вспомнить?

Как бы то ни было, но он пока зарекся пить в одиночку. Чтобы банально не спиться. Ведь он все чаще и чаще приглядывался к своему другу, Зигмунду.

Бедный малый, наверное, думает, что за ним следят. А Малькольм просто не мог отвести от него взгляда, не мог перестать наблюдать за ним, чтобы навечно отпечатать у себя в голове одну простую истину – я ни за что и никогда не хочу опуститься до такого состояния.

У Зигмунда была депрессия, он был серьезно болен. И его могла вылечить лишь смерть, либо тотальная жизненная встряска, либо медленное и кропотливое лечение у опытного психиатра, либо божественное вмешательство. Но Малькольм не был врачом да и в Бога никогда не верил. Он был волшебником с незаконченным высшим магическим образованием (потому что в свое время убежал из университета), а также ученым-самоучкой. То есть просто выброшенным жизненным морем на песчаный берег неудачником, который все еще пытается найти в жизни хоть какой-то смысл. И его спасала от самоубийства лишь непоколебимая уверенность в собственном достоинстве.

То есть обыкновенная гордость. Что во многих религиях, кстати, всегда считалось грехом. Как и выпивка.

Но это пока его спасает. Грехи держат его на плаву, как бы иронично это ни звучало. Но так долго продолжаться не может. И он точно это знал, потому что, смотря на своего больного друга, он как будто украдкой ловил свое отражение в зеркале.

И сколько бы он ни твердил ту самую мысль (я не стану таким же! Не стану!), это не помогало полностью отогнать мерзкое чувство незащищенности.