Психологическая помощь: теория и практика

— Думаю, не сможет не сделать. Ведь это же вызов для поездки на учебу. Папа просто не сможет мне отказать. Это и стоит всего-то пятьдесят долларов.

По виду Инны, по тому, как светились ее глаза, было видно, что она приняла решение, и теперь внутренняя решимость и наличие жизненной цели делало ее поведение ясным, определенным и последовательным. Ни следа от прошлой угнетенности и растерянности. Ни следа от былых переживаний. Что значит юность! Что значит вера в себя!

— А как же быть с деньгами?

— С деньгами? У меня к вам просьба. Пожалуйста, поговорите с моей мамой.

— О деньгах?

— Да нет. Поговорите с ней обо мне и о ней. Просто поговорите. Мне кажется, от этого разговора может многое зависеть.

— Как же мне встретиться с твоей мамой?

— Очень просто. Во-первых, она сама очень хочет с вами поговорить. Во-вторых, вот телефон. Вы позвоните и договоритесь о встрече.

— А сама она не хочет позвонить?

— Не то, что не хочет. Она стесняется.

— Стесняется?

— Ну да. Видите ли, в чем дело. Дело в том, что моя мама — ваша бывшая студентка.

— Ну и…?

— Она робеет. Говорит, рука не поднимается профессору звонить. Так что, пожалуйста, Антон Владимирович, позвоните ей сами и договоритесь о встрече.

Пока Инна говорила все это, в моей голове промелькнули десятки вузовских аудиторий и сотни лиц студентов, сидевших на моих лекциях по психологии в разные годы. Нет, безусловно, я не мог бы угадать, когда и где училась у меня студентка, которая впоследствии оказалась мамой Инны. Почти тут же в голове промелькнули соображения о том, что, возможно, и мама Инны нуждается в психологической помощи, раз она настолько смущается, что не может позвонить психотерапевту своей собственной дочери по поводу ее же проблем.

В общем, я согласился. И когда в вечерней тишине из телефонной трубки до меня донесся высокий, чуть подрагивающий голос Инниной мамы, я совершенно спокойно и профессионально отстраненно договорился с ней о нашей встрече.

На следующий день ко мне на прием пришла худенькая, невысокого роста женщина, в очках и платке.

— Извините, уши болят, — робко пояснила она, показывая рукой на платок, туго стягивающий ее голову. — Хронический отит.

Мы расположились для беседы. Опережая мои вопросы, Ольга Михайловна, так звали маму Инны, сообщила мне, что она когда-то, лет двадцать тому назад, училась у меня, то есть слушала мои лекции по психологии, когда я еще только только-только закончил аспирантуру и был молодым кандидатом наук. По специальности она давно не работает, так как пришлось искать более высокооплачиваемую работу, чем учительница. Где работает, она так и не сказала.

По ее виду и манерам было ясно, что жизнь давалась ей нелегко. Она очень кратко сказала о себе, что замужем, что с отцом Инны отношений у нее никаких нет и что нынешний ее муж пьет, а мама, бабушка Инны, тяжело и хронически больна. Незаметно наш разговор перешел к Инне.

— Вы понимаете, — говорила Ольга Михайловна, тревожно вглядываясь в меня, — я ее не могу понять. У нее все есть. Магнитофон, кроссовки, видик, своя комната, — она помолчала. — Я в свое время и мечтать о таком не могла. Отец ей почти ежемесячно присылает деньги. А она вместо того чтобы учиться — ведь поступила же в университет, на один из престижных факультетов, компьютеры… это же завтрашний день цивилизации, — так вот, вместо того чтобы учиться, она не только влипла в неприятности с преподавателем, она еще и бросила университет. Кошмар!

Было видно, что Ольга Михайловна перегружена, перенапряжена событиями и обстоятельствами своей жизни настолько, что проблемы дочери казались ей надуманными и какими-то потусторонними.

— Вы понимаете, — торопливо объясняла она, — у меня на руках больная мать, муж, с которым надо нянчиться, как с ребенком, я на работе с утра до ночи, чтоб эту копейку несчастную заработать, а она мне заявляет: «Я не хочу учиться в этом вшивом университете». Дух ей, видите ли, гнилым кажется. Как вам это нравится? А ее отец терроризирует нас звонками, требуя психиатрического лечения.

— Ольга Михайловна, Инну консультировал психиатр, — заметил я, — и не нашел у нее никакого психического заболевания.

— Не нашел-то не нашел, — согласилась Ольга Михайловна, — да мне от этого-то не легче. Ведет же она себя как хочет. Вы понимаете? Она же никого, буквально никого не слушает. Ни отца, ни бабушку, ни меня, ни отчима. Я просто не знаю, что мне с ней делать. Выпороть бы ее, да некому, — она заплакала.

Я видел, что для этой женщины, изнемогающей под грузом житейских тягот, проблемы дочери были непосильным бременем. Как же быть? На что опереться? Я сделал попытку вначале просто успокоить ее. Нет для этого лучшего способа, чем дать человеку выплакаться. Через некоторое время Ольга Михайловна вытерла слезы и проговорила отчужденно и деловито:

— Извините, минутная слабость. Что вы посоветуете мне делать с Инной?

Я принял решение. И уточнил.

— Вы хотите моего совета?

— Да. Я вам доверяю. Я сама, своими глазами видела, как после сеансов с вами пришла в себя моя соседка. А теперь Инна. И я хочу вашего совета.