Психологическая зависимость: как не разориться, покупая счастье

В современной России проблема отцов и детей носит одновременно и возрастной характер, и исторический. Этот фактор переводит личный конфликт в иную плоскость. В наши дни попытки старшего поколения передать молодежи свой неповторимый жизненный опыт становятся почти бесполезными. Реальность меняется слишком быстро для ригидного сознания. Эпилептоидная любовь к традициям, внедряясь в сознание представителей старшего поколения, делает их, как ни парадоксально, беспомощными и неуверенными. Изводясь от раздражения по поводу непоняток нового мира, родители, а также бабушки-дедушки огрубляют и оглупляют свое восприятие. Им кажется, что наилучший выход — объявить причиной всех зол коммерциализацию, компьютеризацию и вообще все, в чем они не разбираются. Вот в наше время, говорят они, люди много читали, много знали, много думали, а не сидели сутками, уткнувшись в клавиатуру, не торчали в чатах, не лупили по виртуальным монстрам, словно одержимые. Поэтому мы росли жуть какими умными и знающими. Не чета нынешним.

Между прочим, сетования старших на равнодушное отношение младших к литературе и вообще надежда на чтение как на панацею — не самый разумный подход. Чтение взахлеб, которым нынешние сорока-пятидесятилетние так гордятся, в принципе не отличалось от компьютерной аддикции.

Одна наша знакомая, Света, рассказала нам, что в детстве чтение было ее любимым времяпрепровождением. Бытует мнение, что чтение — удел одиноких людей. Света не была одинока: у нее были подружки, на нее обращали внимание ребята, она посещала изостудию и театральный кружок, но все это не шло ни в какое сравнение с чтением. Почему? Да потому, что все остальное вызывало у Светы обыкновенную скуку.

В школе, где большинство преподавателей были не слишком профессионально состоятельны и не могли, да и не хотели заинтересовать учеников своим предметом, Света старалась выпасть из процесса обучения при первой же возможности: что могла — решала сходу, если не могла — то и не заморачивалась. То, что давалось легко — было скучно, что не давалось сразу — было еще скучнее. Преподаватели настаивали на зубрежке — зубрить Свете было невыносимо скучно. В изостудии, где детям честно пытались набить руку, заставляя без конца рисовать драпировки, горшки и гипсовые головы, Света старательно выполняла поставленные перед ней задачи, но тоже скучала. Рисовать оказалось тяжело и совсем неинтересно. В театральный кружок Света пришла, отдавая дань подростковой демонстративности. У нее была интересная внешность, хорошая память, да и с голосом и дикцией все было в порядке. Она даже пела неплохо. В драмкружке Свету выделяли, давали ей главные роли. Казалось, именно здесь она должна была обрести себя. Но, как ни странно, ничего подобного не произошло. Свете было скучно играть в пьесах, которые ставили в театральном кружке. Сама пьеса могла быть еще ничего, зато трактовали ее при постановке как-то примитивно, очевидно, в расчете на старший школьный возраст. Героини были также неинтересны, главные роли не радовали, костюмы — просто устрашали.

С подружками после обсуждения текущих сплетен и походов в киношку становилось уныло до жути. С одноклассниками и ребятами из параллельного, которые пытались за Светой ухаживать, было просто «тушите свет». До этих неловких попыток общения она даже представить себе не могла, что представители противоположного пола могут быть такими нелепыми и корявыми. Казалось, что со времени подножек и дерганий за косички они еще больше куда-то деградировали. Когда она отклоняла ухаживания, подруги ее не понимали. «Ты что? И с Мишкой не хочешь? Ну ты зря! А что? Нормальный чел!»

Скоро для Светы поставленный подругами диагноз «нормальный чел» стал равносилен определению «в расход». Это был какой-то тупиковый специфический подвид хомо, упорно тормозивший между «эректусом» (человеком прямоходящим) и «хабелисом» (человеком умелым), но никоим образом не относящийся к «сапиенсу» (человеку разумному). На свиданиях Света чувствовала себя безумно неловко, наблюдая за некондиционными поклонниками. Единственное, чего ей в тот момент хотелось — провалиться сквозь землю. О продолжении отношений просто не могло быть и речи. Рассказывать об этом подругам Света тоже не могла, ей не хотелось ни трубить о своих победах, ни высмеивать неловких мальчишек.