Психология древнегреческого мифа

Солнце огибает Эгину, предельная линия опять показалась. И на ней этот раз точка. Корабль! Сердце готово выпрыгнуть из груди. Точка, и только; надо подождать. Точка растет. Корабль, несомненно; но паруса еще не видно. Лучше поберечь глаза, не напрягая их бесполезно. Пусть отдохнут на черной скале Гиметта. Отдохнули. Скользят по его бурому, выжженному подножию, точно крадучись ползут направо, по его волнистому склону до мыса Пояса, до моря. Корабль, и парус виден. Белый? Да, конечно, белый! Или это ему только так кажется? А как бы выглядел черный? Да точно так же. Нет, еще рано решать; надо опять отдохнуть. Еще ничего не решено. Он закрывает глаза. Правда, зловещий голос шепчет: кабы был белый, уже было бы решено. Глаза закрыты. Еще потерплю немного; а там вдруг их открою – и увижу, что он белый, несомненно, белый.

Он схватился рукою за сердце: тише, ты! Открыть? Да, теперь можно. Открыл… черный, несомненно, черный. Парус черный. И море черное. И бездна черная. И все кругом почернело.

44. Сын амазонки

По прибытии в Афины первой заботой Фесея было – похоронить в гробнице Эрехфидов разбитое тело своего отца; но вслед за тем настали другие. Фалерская гавань вдруг запестрела от кораблей; Фесей сначала подумал, что это флот царя Миноса – нет, это были амазонки. Афины были осаждены. Тщетно столб пламени, поднявшись с Акрополя, призывал на помощь загиметтских соседей, Пал-лантидов: Паллантиды не пришли. Как тем не менее осада была внезапно снята, это вы уже знаете.

А потому не пришли Паллантиды, что они ненавидели Фесея, ставшего поперек дороги их честолюбивым замыслам. Они ведь рассчитывали унаследовать жребий бездетного, как они думали, Эгея и были поэтому очень недовольны, когда у него объявился неожиданный сын. Все же они сидели смирно, все надеясь, что он погибнет – сначала от марафонского быка, затем от Минотавра и теперь от амазонок; когда же и эта, третья опасность миновала, они сами двинулись на Афины, заявляя, что Фе-сей не афинянин, а трезенянин, сын трезенской царевны Этры неизвестно от какого отца. В эту годину Фесею принес существенную помощь молодой царь фесса-лийских лапифов Перифой, смелый и доблестный сын первопреступника Иксиона. Паллантиды были побеждены и пали в бою, большинство от руки самого Фесея, и их жребий, загиметт-ская Аттика, был соединен со жребием Эгея. Все же Фесей не мог тотчас же приступить к упорядочению объединенной Аттики: пролитая кровь родственников требовала, согласно эллинским обычаям, очищения и годичного изгнания. Он уже хотел отправиться к своему деду Питфею в Трезен – но тут как раз явился от Геракла послом Иолай пригласить его к участью в походе против амазонок.

С похода Фесей вернулся не один: его корабль привез и его пленницу, красавицу амазонку Антиопу. Афиняне ничего не имели против того, чтобы они жили вместе, как муж с женой, но своей царицей они амазонку и варварку не признавали – даже и тогда, когда она родила Фесею прекрасного сына, которого она на память о своей погибшей подруге назвала Ипполитом. Впрочем, затруднение, созданное ее приездом в Афины, получило вскоре грустное, но окончательное разрешение: еще во время младенчества Ипполита его мать скоропостижно умерла – «пораженная незримой стрелой Артемиды», как говорили в подобных случаях эллины.

Начатую работу по упорядочению Аттики прервало приглашение Перифоя пожаловать на его свадьбу с лапифской красавицей Ипподамией. Это была особого рода свадьба. Ведь Перифой был сыном Иксиона – того самого, от которого вели свое происхождение фессалийские кентавры. Он счел поэтому своим долгом пригласить также и их. И общество было двойное – с одной стороны, гости-лапифы, родственники жениха и невесты и подруги последней; с другой – дикая рать этих полулюдей, полуконей.