Психология древнегреческого мифа

– Граждане, – сказал он, – вы слышали пророческое слово? Да будет так! Счастливо Акасту! Счастливо Бесе и Лаврию! Счастливо Матери-Земле!

– Счастливо Фесею! – ответили голоса. – Счастливо Афинам! Счастливо Матери-Земле!

III. Соловьиные песни

I

В малом перистиле дворца царя Эрехфея женской челяди прибывало все больше и больше: одна другой передавала важное известие, что фракийские гости, продавшие царю груз строевого леса с Пангейских гор, получили разрешение показать и, если найдутся покупательницы, продать ткани и вышивки своих жен и дочерей. Узнала об этом и молодая няня маленького царевича, землячка продавцов, которую поэтому во дворце звали просто Фраттой.

Сердце в ней тревожно забилось; она встала и, взяв ребенка за руку, направилась к перистилю.

– Куда ты? – угрюмо окликнула ее Евринома, другая няня, ходившая за младшей сестрой царевича, Креусой. Она была старше Фратты, но и, помимо того, как гречанка, чувствовала себя неизмеримо выше ее.

– Вышивки смотреть… А ты не пойдешь?

Евринома только пожала плечами.

– Тоже нашла кого удивить – меня, ученицу покойной царицы Праксифеи. Выше ее только сама Паллада была – слава ей, градодержице! Да и ты бы лучше не ходила – и то много путаешься с этими усачами в штанах.

Фратте, в сущности, было приятно, что Евринома с ней не пошла. Все не выпуская руки ребенка, она вошла в перистиль, где торговля была в полном разгаре. Споры, шуточки, смех; ключница Никострата старалась поддержать благочиние, но порядок был уже не тот, что при покойной царице.

– Сколько тебе за эту накидку? – торговалась молодая рабыня.

– Полмины.

– Бери тридцать драхм.

– Разве если себя дашь в придачу.

Грубая шутка на ломаном греческом языке вызвала всеобщий смех. Пользуясь случаем, другой торговец шепнул вошедшей Фратте по-фракийски:

– Сегодня, к часу отпряжки быков! Поняла, Каракста?

– Поняла. А ты, Адосф, не обманешь?

– Не бойся. Только без мальчика не приходи.

– Уж, конечно, его не оставлю.

– Ну, смотри же. А теперь, красавицы, – громко продолжал он по-гречески, – я покажу вам такой товар, какого вы еще не видали. Душу заложите, а увезти домой не дадите.

Много серебряных совушек перешло в тот вечер в мошны фракийцев; перешли бы, пожалуй, и все, если бы прощальные лучи с Эгалея не возвестили торгующимся о необходимости прервать разговор.

– Завтра придете? – спросила одна, особенно ненасытная. – Придем, красавицы, придем, – отвечал усач. – Только совушек побольше приготовьте.

И они принялись укладывать в короба непроданный товар.

А там, в светлице, Евринома баюкала маленькую Креусу. Та плакала:

– Братца хочу! Где братец?

Не плачь, моя сиротка, братец придет, – и она продолжала напевать свою песенку:

Будешь царскою женой
И царицыной снохой.
Где ты ножкой ступишь – глядь,
Станут розы расцветать…

Но девочка все не хотела успокоиться, все плакала:

– Братца хочу! Где братец?

II

– Няня, здесь так страшно кругом. Все вода и вода, и ничего, кроме воды, не видно.

– Помолись Нереидам, мой родной, и страх пройдет.

– А как им надо молиться?

– Подними ручки так, как ты всегда молишься.

– Так, как я молюсь нашей заступнице, деве Палладе?

– Так, мой дорогой, только ручки к морю протяни. И говори:

«Нереиды могучие, дайте нам счастливое плавание».

– Нереиды могучие, дайте нам счастливое плавание! Няня, а где они, эти Нереиды?

– Там, дитя мое, в этих голубых волнах. Только мы их не видим.

– Нет, няня, я их вижу. Там вижу – и там – и там. Много, много Нереид. И такие красивые – совсем как ты.

– Что ты, что ты, родной, нельзя меня, смертную, сравнивать с богинями: они обидятся.

– А они разве злые?

– Нет, они только на злых гневаются, а с добрыми всегда добрые, и спасают их от бурь и утесов. И наш корабль давно бы погиб, если бы они не были добры к нам.

– Здесь, значит, все добрые? Няня смолчала. Она подумала, что если бы то, что она сказала, было правдой, то их корабль давно бы лежал на дне морском.

– И тот дядя, который тебя давеча целовал, тоже добрый?

Няня смолчала и покраснела. – Няня, а куда мы едем?

– К твоей тете, мой прекрасный.

– К какой тете?

– Ты разве не слышал о твоей тете Прокне, сестре твоего отца? И о другой твоей тете Филомеле?

Лицо мальчика приняло вдруг испуганное выражение.

– Слышал, няня. Слышал, как сестрицына няня о них говорила с Никостратой. Только она что-то нехорошее говорила, и Никострата заплакала. Няня, скажи, как это было?

– А было то, что твоя тетя Прокна вышла замуж за Терея, царя той страны, куда мы едем.

– А как он выглядел, этот Терей?

– Он выглядел, как этот дядя, который… который с нами едет.

– Он тоже был в штанах? И с такими же усами, такими длинными и смешными?

Адосф как раз проходил мимо; услышав слова ребенка, он недовольно тряхнул головой и что-то сердито пробормотал на своем языке.

– И тоже был такой сердитый? – Нет, мой милый, но ты не смейся над этим дядей: он этого не любит.

– Ты мне про тетю Прокну рассказывай. Терей ее, значит, увез туда, далеко?

– Да, увез.

– А дальше что?