Психология древнегреческого мифа

Под одним из стрельчатых сводов стал собираться розовый туман. Он становился все гуще и гуще и в то же время ярче и ярче, точно утренняя заря на вершине горы… вот-вот, казалось, выглянет солнце. И оно действительно выглянуло: в розовом тумане показался лик и образ женщины такой ослепительной красоты, что Акает опустил глаза и вторично прижался к своему хранителю.

– Мне страшно! – шепнул он ему. – Она еще прекраснее самой Матери.

– Не кощунствуй! – строго ответил тот, – Она не более как ее эфирное создание, ее греза.

– А как ее величают?

– Никак. Я же тебе говорю – она греза Матери, еще не воплощенная. И не дай бог тебе дожить до времени, когда она воплотится на гибель смертным: много свечек тогда погаснет на поляне жизней. Но когда это случится – ее нарекут Еленой.

– Еленой? – задумчиво повторил Акает. – Никогда не слышал такого имени. И мне кажется, нет пленительнее его.

– Ни ее имени, ни ее самой, – подтвердил карлик. – Да, ты прав: она вся – плен. «Плен мужу, плен кораблю, плен граду», как скажет про нее величайший из ваших поэтов.

Акает поднял глаза. Дивная женщина-греза была явственно видна, точно живая; она смотрела на Акаста своими томными голубыми глазами, как бы озолоченными отблесками ее ясных кудрей. И Акает чувствовал, что его воля тает в этих жгучих лучах. Не помня себя, он оторвался от своего хранителя и направился к призраку.

Внезапно быстрое движение Матери остановило его. Призрак поднялся и исчез в аметистовом поднебесье среднего свода.

– Акает!.

Это Она его зовет! Он подошел и бросился на колени перед Ней.

– Вижу, – сказала Она с грустной улыбкой, – что моя греза мне удалась. Но я не хочу, чтобы ты был ее первой жертвой.

Она положила ему свою руку на голову. Живительная прохлада ее прикосновения мгновенно подействовала на него.

– Твой дух-хранитель говорил мне про тебя – и говорил одно хорошее. Но лучшим из хорошего было твое решение вернуться к тем, которые воспитали тебя. Благословляю тебя на долгую и счастливую жизнь. Придет время, тебе достанется невеста, достойная тебя, – не спрашивай, кто она. Она еще не родилась. Это не Елена, но тебе будет лучше с нею. И твои деды доживут до этого счастья и до первого правнука, которого она им подарит.

– Ты тоже уже грезила, добрая Мать?

Она улыбнулась.

– Ты очень смел, мой мальчик, но да будет тебе на пользу то, что ты назвал меня доброй. Смотри!

Опять сгустился розовый туман, и скоро из него вынырнул образ миловидной, румяной крестьяночки о карих глазах и волосах. Увидев Акаста, она весело засмеялась и приветливо протянула ему руку. Но прежде чем он успел последовать ее приглашению, она поднялась на воздух и исчезла в голубом сиянии среднего свода.

Акает припал к руке Матери и стал покрывать ее поцелуями.

– Ты был моим гостем, – сказала Она ему, – и имеешь по-эллинскому право на гостинец. Твой дух-хранитель передаст тебе его при расставании, а ты сам рассудишь, кому его дать. Прощай.

Она подняла его и поцеловала в лоб. Акает стоял как в оцепенении, вне себя от счастья и гордости – и, вероятно, простоял бы еще долго, если бы его хранитель не догадался схватить его за руку и вывести из терема Земли.

– Ну, питомец, – стал он его журить, когда они ехали обратно, – и нагнал же ты на меня страху! Такой смелости я, пока жив, не запомню.

Но Акает не слышал его слов: он чувствовал только поцелуй Матери на своем челе.

XI

И вот настал день разлуки.

– Свершилось! – сказал Акасту карлик. – Погасла свеча царя Эгея, но погасли и свечи всех Паллантидов и среди них – та, что была двойником твоего гонителя Полифонта. Будут помнить сыны Аттики славную битву при Паллене и победу царя-витязя Фесея! Теперь никто не мешает тебе вернуться в твой освобожденный дом.

– Феникс, сослужи нам последнюю службу!

Чудесная птица была уже там.

– Мы вернемся, разумеется, по другому пути – взобраться по ветви Фенолы ты не можешь. Феникс поднимет нас вдоль ствола под самую почти вершину Коссифиды; оттуда в долину Бесы будет уже не подъем, а спуск.

Так оно и случилось. Чем выше они поднимались, тем более тускнел серебряный ствол; под конец он покрылся, точно мхом, наростами бурого известняка и стал похож на обычные каменные столбы между пещерами. В одной из них Феникс их высадил; кругом был мрак.

– Надо зажечь фонари, – сказал карлик. – Они, к слову сказать, похищены мною у вас – я в этом приспособлении не нуждаюсь. Ты передашь их угольщику Клеофанту с поклоном от меня и с предостережением, что он потеряет их совсем, если не перестанет бить свою жену. Ну вот, горят оба; идем.

Они прошли несколько стадиев по низким, но сравнительно удобным проходам. Вдруг карлик остановился.

– Заметь хорошенько эту стену – и, еще лучше, сделай знак на ней. Здесь вы будете добывать серебряную руду, когда ты откроешь своим землякам тайну лаврийских гор.

– Здесь? – разочарованно спросил Акает. – Здесь и серебра-то не видно. А почему не повести мне их прямо к чистой ветви Фенолы?