Психология древнегреческого мифа

– Это я только так, по-вашему сказал. На что нам дома, когда здесь ни дождей, ни холодов не бывает? Я живу здесь, в этой куще из папоротников; это – защита от света. Сплю на этом пуховике; для тебя заказал у братьев другой, побольше; и, как видишь, заказ уже исполнен. Итак, приятного отдыха! А остальные чудеса, когда проснешься.

Акает с наслаждением последовал его совету. Тотчас сладкая нега разлилась по его телу, и он заснул крепким сном.

VIII

Когда он проснулся, он увидел в полумраке карлика, сидящего у его изголовья.

– Здравствуй, хранитель! Кажется, еще рано; я, видно, недолго спал.

– Пять дней и пять ночей, считая по-вашему. На этот счет ты лучше оставь: здесь времени нет… Кстати: не угодно ли надеть новый хитон взамен прежних лохмотьев.

Новый хитон был «мягок, как сон», и легок, как воздух; всмотревшись внимательно, насколько это позволял полумрак, в его ткань, Акает убедился, что он был из нежного птичьего пуха.

– Ну, вижу, – сказал он, – Паллада к вам так же милостива, как и прочие боги. Но вижу тоже, что бабушка Иодика была не права, говоря, что люди золотого века не знали труда. Таких мастериц у самого царя Палланта не найдется.

– Нет, мой родной, Иодика говорила дело. Есть у нас особая порода очень красивых птиц; мы зовем их ткачами. И твой хитон – их работа… если можно назвать работой то, что они сами считают веселой забавой.

– Я их увижу?

– Увидишь: пойдем.

Феникс их уже ждал. Они сели на него, и он понес их над озером, над полем к опушке леса – того самого, на который Акает уже любовался с высоты во время своего первого полета. Чем дальше, тем ярче сверкал огненный столб серебряного дуба, тем светлее становилось кругом: в лесу было как на земле в летний солнечный день.

Для Акаста один восторг сменялся другим. Все деревья были отягчены плодами, отчасти знакомыми, но больше невиданными и неслыханными; вначале он воздерживался от последних, опасаясь, как бы они не оказались ядовитыми; но карлик его успокоил заявлением, что в золотом царстве ни ядовитых, ни бесполезных плодов не бывает, как не бывает ни гнева, ни безучастности Матери-Земли.

– Матери-Земли! – воскликнул Акает. – Мы ведь теперь у нее в гостях: увижу ли я ее, свою ласковую хозяйку?

– Увидишь, – ответил карлик, – но не раньше, чем она сама пожелает.

Началось раздолье. Плоды, плоды и плоды, и один красивее и вкуснее другого; мед в дуплах деревьев, душистый и сочный – причем пчелы, большие и умные, не только не противились желаниям мальчика, но даже, казалось, приглашали его своим приветливым жужжанием; игры с лесными зверями, ланями или пантерами, не говоря о невиданных; все они ластились к мальчику и как будто оспаривали его друг у друга. Птицы в зеленой листве, рыбки в прозрачных родниках – всего не перечесть. После забав они улетали обратно, Акает ложился спать – и, проснувшись, на вопрос карлика, куда теперь, неизменно отвечал: «В лес».

Но все же раз он как бы тоску почувствовал. «Там, на земле, – сказал [он, – сколько раз без меня справляли хореи в честь Диониса! Хотелось бы и самому очиститься священной пляской; а то, право, живешь в радости, а все-таки наподобие скотины, не знающей богов».

– Ты прав, – ответил карлик, – и я рад твоему настроению. Заметил ты, что у нас соответствует вашим наземным сменам дня и ночи? Здесь, где мы спим, вечная безлунная ночь; по ту сторону озера, на лугу, – ночь лунная; в лесу – солнечный день. А дальше – тайна.

– На луг! – крикнул он Фениксу.

Чудесная птица снизила свой полет. Акает стал различать множество светящихся точек.

Факелы! – воскликнул он, – Факелы Диониса! Совсем как на верхних полянах Пентеликона в триетериды благословенного бога.

Можешь, если хочешь, называть их факелами. Но ты должен помнить, что у нас огня, пожирающего свою пищу, не бывает: мы к преступлению Протанора не причастны.

Они спустились. Тотчас их окружила толпа карликов и карлиц. Те были совсем как дух-хранитель Акаста; эти, хотя и небольшого роста, но молодые и очень красивые, на земле он бы принял их за девочек-ровесниц. Ему дали факел – и тут только он заметил, что это был, собственно, тирс с серебряной шишкой, которая сияла ярко, но не горела. А кругом была действительно лунная ночь – далекий столб серебряного дуба светил, точно серп молодой луны.

Началась хорея – долгая, блаженная. Акает не чувствовал утомления: свет серебряного пламени, отражаясь в очах смеющихся плясуний, наполнял его сердце чаянием невыразимого счастья. Он даже пожалел, когда его дух-хранитель взял его за руку и напомнил о возвращении.

– Уже? – жалобно ответил он ему.

– Пока да; но не тужи – мы не раз еще сюда вернемся.