Психология древнегреческого мифа

– Так вот, говорю, приволоките. Отправились два молодых ужа, обвязали свои хвосты узлом вокруг старухи и притащили ее. Обращаюсь к ней. Да, говорит, одна такая травка еще осталась в самом глубоком ущелье Пангея; да как мне туда доползти? К счастью, поблизости оказался филин; обвил он себе гадюку вокруг шеи, а сам глазищами, что фонарями, освещает дорогу. Искали, искали и нашли.

– И прекрасно.

Она взяла травку в клюв, подлетела к полусонному ребенку и, повисши над его раскрытыми устами, стала сжимать ее так, чтобы ее сок стекал ему в рот. Выжав три капли, она отлетела в сторону.

Мальчик проснулся окончательно.

V

– Здравствуй, племянничек! Хорошо спал?

Мальчик вскочил на ноги и оглянулся кругом.

– Кто говорит? Няня, ты?

– Нет, родной; няни нет больше у тебя. А говорит с тобой твоя тетя Прокна, к которой ты ехал в гости, когда-то женщина, а теперь птица-соловей. Я и вчера говорила с тобой, только ты не понимал меня, а сегодня я сделала так, что будешь понимать и меня, и всех других птиц. Но прежде всего позавтракай молоком и хлебом.

Удивление у мальчика быстро прошло, и заговорил голод. Утолив его основательно, он стал опять искать глазами свою собеседницу.

– Тетя!

– Что, мой милый?

– А что мы теперь будем делать?

– Гулять пойдем. Хочу тебе показать мое царство. Ты ведь слыхал, надеюсь: я – царица этих мест.

Мальчик вышел из пещеры; птичка, перелетая с куста на куст, со скалы на скалу, показывала ему путь. Долина, в которую его перенес Гип, только с одной стороны была ограждена от прочего мира отвесной стеной скалы; по другую сторону ручья тянулись отлогие склоны, отчасти поросшие лесом, отчасти покрытые зеленой травой. Туда и повела мальчика его проводница. Он обо всем ее спрашивал – о каждой птичке, о каждом цветочке, и на все получал от нее ответы. Уставши от прогулки, он прилег под кустом; птичка порхнула на одну из его веток, прямо над его головкой, и затянула свою обычную песню.

Теперь он понимал эту песню – это была жалоба по погибшем в младенчестве Итии, погибшем от материнской руки. Стало ему грустно…

– Тетя, как же это могло случиться? – спросил он, когда она кончила свою песню.

– В пылу страсти, мой милый.

– В пылу чего?

– В пылу страсти. Ты не знаешь, что такое – страсть?

– Нет, тетя, не знаю. Ты мне объясни.

– Ну вот, послушай. Тебе говорили, что я стала женой Терея, царя фракийского?

– Говорили.

– Теперь пойми. Я страстно любила свою сестру, твою другую тетю, Филомелу – любила так, что без нее жить не могла.

– Это и есть страсть?

– Да, мой милый, это и есть страсть – одна из многих страстей.

– Тетя, – и у меня есть сестрица Креуса, и я ее очень люблю.

Ты мне напомнила о ней, и мне грустно стало.

– Это, дружок, еще не страсть, а ровная братская любовь.

Я же без Филомелы жить не могла. И говорю я мужу: «Дорогой мой, привези мне из Афин мою сестру».

– И он ее привез?

– Привез – но тут и случился грех. Он и сам полюбил ее.

– Страстно?

– Да, страстно.

– Это было нехорошо?

– Очень было нехорошо. Припомни: у твоего отца жена была?

– Конечно, моя мама.

– А другую женщину он любил так, чтобы сделать своей женой, рядом с твоей мамой?

– Нет.

– Ну, видишь; а мой муж именно так полюбил мою сестру.

А так как она не хотела, то он ее…

– Обидел?

– Да, страшно обидел – так страшно, что я тебе и рассказать не могу.

– Отчего же он это сделал?

– Под влиянием гнева, мой милый. Вот видишь: гнев – это тоже страсть.

– А дальше что?

– Узнала я об этом. И тут со мной случилось что-то страшное. Я захотела ему отомстить за сестру – отомстить так, как еще никто не мстил. Убить его – этого было мало. Нужно было другое, еще более ужасное.

Мальчик недоумевающим взором смотрел на рассказчицу. Ему вспомнилась одна товарка няни, которой он всегда боялся; она вдруг исчезла, и ему сказали, что она человека убила. Такова, значит, думал он, была и она тогда.

– Ты этого не поймешь, мой дружок, но верь мне: из всех страстей жажда мести – самая страшная. И все-таки я бы не сделала того, что сделала, если бы не еще одно…

– А что же ты сделала? Прокна медленно и с расстановкой ответила:

– Я убила нашего маленького сына, Ития.

– А!

– Из жажды мести, конечно; но тут было еще нечто. Ты этого подавно не поймешь, ты ведь еще маленький. Но скажи мне, тебе говорили, кто такой Дионис?

– Говорили: он научил нашего земляка Икария делать вино, а Икарий научил других. Это было еще при моем деде, твоем отце Пандионе. И с тех пор мы справляем ему ежегодные праздники, сельские Дионисии, Леней, Анфестерии. Это бывает очень весело.

– Это еще не все. Говорили тебе, что такое таинства Диониса, его ночные оргии на горах? Впрочем, к чему я спрашиваю, у вас их еще не знают. Ну, а здесь, во Фракии, давно знают и справляют. Так вот, постарайся меня понять: в этих оргиях человек приходит в исступление, все тогда ему кажется огромным. В такое исступление пришли и я, и моя сестра, и вместе мы тогда убили Ития.

– А он что – твой муж?