Нет, зло во временном континууме не оборвалось. Разве мы не чувствуем, как в нашей действительности индивидуальному дан некрофильный стимул в виде фрейдовского «инстинкта смерти», т. е. разрушения, насильственного разрыва протяженности времени добра [352]. В результате сформировались элитные молодежные информационные слои, дезавуирующие сложившийся менталитет российского этноса. Не надо большого ума, чтобы предсказать последствия внедряемых ценностей «все для меня и ничего для других». Уже сейчас для ведущей элиты накопление капитала перестало быть ведущим принципом повышения благосостояния. В частности, многие «разборки» имеют внутренний
помысел: насладиться страданием другого. Концепция «Я» патологически трансформируется в принцип: все, что не «Я», мне чуждо. Рождается мир действенного злорадства и ненавистничества. Нам долго придется ждать экономического регулирования и не так уж много надежд от принципа «силы на силу». Психология, участвующая в создании образовательной среды, вполне может попробовать конструктивные программы по углубленному изучению мира души, в которой восторжествует духовный принцип: «не-я» – это «тот же я». Концепции И. Ильина, Н. Лосского, В. Розанова, А. Швейцера, Фромма продуктивны в построении духовного умонастроения противодействия страху и чувству вины, в использовании личностных потенций против угрозы бездуховности. Ныняшняя угроза духовности особо проявляется в ложном Слове. Слово, как известно, было вначале информационным полем, силовым вектором которого выступал Дух. С развитием цивилизации Слово уподобилось полю бессовестности, силовым вектором в котором выступает ложь. Отсюда понятен вопрос: кем «на самом деле является человек?» (К. Юнг). Российской психологии под силу обозначить условия, когда правдивое Слово становится духовной потребностью. Несмотря на то, что наш методологический арсенал для исследования образа духа был слишком политизирован, беру на себя грех «увидеть» дух, используя жизненный опыт, эксперимент и наблюдение за жизнью людей опасных профессий (летчики, космонавты). Опасная профессия всегда сопряжена с мобилизацией духовных сил, нравственным напряжением, доминированием добродетельности в целеполагании.Попытаюсь через любопытство или через гнев возбудить у молодого поколения психологов интерес к познанию духовного не столько с помощью астрологических, теософических или терапевтических процедур, сколько с помощью сострадания и духовного понимания человека, творящего самого себя.
В этом стремлении понять онтологию духа в профессиональной деятельности во многом мне помогли труды академиков В. Д. Шадрикова, В. П. Зинченко [122, 123, 126, 367, 369, 370], в которых они легализовали потребности психологической науки в познании духовных способностей человека. Я буду двигаться согласно классификации В. Зинченко по духовной вертикали сверху по оптимистическому ряду [124, 126]. «Поскольку природа Духа есть Свобода, то игнорирование Духа – это одна из причин, может быть даже главная, капитуляции психологии перед явлением свободы, будь то свободная воля, свободное действие или свободная личность» [126, с. 275].
Представляется, что в природе духа заложен механизм реализации этических норм, в том числе и через создание культурных временных пластов – источников развития сущего в человеке. Этим самым хочу утвердиться в мысли, что дух – прежде всего категория культурологическая, а не идеологическая. В этом я следую мысли В. Шадрикова: «Человек… в духовном стремлении выйти за границы смертности стремится утвердиться в истории культуры. Так же, как сам человек в своем бытие равняется на высокие достижения культуры, он тешит себя надеждой, что кто-то будет равняться на него, что его творческие возможности будут неподвластны времени. Пусть он сам смертен, но нетленно его творение. И в этом он утверждает себя в вечности [370, с. 11].
Приведу некоторые ответы летчиков на вопрос о духовности этических свобод в процессе рефлексивных оценок своего «Я».
«
«