Психология и психопатология одиночества и групповой изоляции

По мере увеличения времени в условиях изоляции потребность в общении все более актуализируется. Общение является потребностью именно потому, что оно представляет собой необходимое условие духовной жизни и деятельности человека, его формального развития. Об обострении этой потребности в условиях одиночества свидетельствуют дневниковые записи испытуемых и их заявления в отчетных докладах. «Много раз мне говорили товарищи (в шутку, конечно) о чертике, живущем за холодильником. А за холодильником действительно всегда слышался незначительный шум, создаваемый фреоновой установкой. Во всяком случае, я отметил, что если бы он вдруг вышел, то думаю, что нам было бы о чем побеседовать, и я не прочь был бы с ним поговорить» (испытуемый К.). А. Бомбар во время одиночного плавания на лодке отмечал, что ему «не хватало присутствия человека».

В одиночестве люди нередко начинают персонифицировать неодушевленные предметы. «Маленькая куколка, — пишет А Бомбар, — которую мне подарили друзья, превратилась для меня почти в живое существо. Я смотрю на нее и уже заговариваю с ней, сначала односложно, а потом во весь голос, рассказывая ей обо всем, что собираюсь делать. Ответа я не жду: пока еще это не диалог. Отвечать она мне начнет позднее» (22, с. 126).

Перечитывая книгу Дж. Слокама о его беспрецедентном плавании, убеждаешься, что он был не только превосходным капитаном, но человеком с поэтическим воображением. Когда на стала ночь и одинокий моряк увидел выплывающую из моря луну, он приветствовал ее словами: «Добрый вечер, госпожа Лу на! Очень рад вас видеть». «С тех пор, — пишет он, — я неоднократно беседовал с луной, которую посветил во все подробности задуманного мною путешествия».

Наиболее часто персонифицируются живые существа. «Мое одиночество вдруг было нарушено, — рассказывает М. Сифр. – У меня нашелся приятель — маленький паучок. И я начал с ним разговаривать — странный это был диалог. Мы двое были единственными живыми существами в мертвом подземном царстве. Я говорил с паучком, беспокоился за его судьбу». Мишель при вязался к этому существу. «К несчастью, — пишет он, — мне взбрело в голову покормить паучка, и через два дня он умер. Это было для меня ударом. Я искренне горевал... Он был единственным моим товарищем по заключению» (163, с 112).

Во время трансатлантического плавания Э. Бишопа чилиец Хуанито, исполнявший на плоту обязанности кока, оказался условиях социальной изоляции. Его «другом» стал поросенок, с которым он начал делиться своими переживаниями. В дневнике Э. Бишопа находим: «Хуанито из камбуза выходит только для того, чтобы сказать что-то Пиночите. Вероятно, он делится с нею своими переживаниями... Под вечер чилиец сидит возле свиньи. Лицо у него угрюмое, глаза устремлены на горизонт… на восток... — к Чили» (18, с. 154). Когда продукты на плоту закончились, он оказал яростное сопротивление членам экипажа, не позволив зарезать поросенка.

А. П. Чехов с глубокой психологической проникновенностью в повести «Тоска» рассказывает об извозчике, у которого умер сын. Не имея друзей среди окружающих его людей, он делится своим горем с лошадью.

В условиях одиночества люди очень часто проявляли речевую активность, которую условно можно разделить на монологическую (репортажную) и диалогическую, когда ведется разговор с сами с собой. Силой воображения они создают партнеров и ведут с ними диалоги, задавая вопросы и отвечая на них. Иллюстрацией может служить испытуемый Д.:

— Ну, что же ты сейчас будешь делать?..

Не нарисовать ли мне нашу Нину (лаборантку)? Она все время стоит перед глазами. А если портрет плохо получится?.. Она на меня может обидеться.

— Брось! Все обойдется...

— Вставай! Вставай, лентяй! Принимайся за работу!

— Ну ладно, так и быть, уговорил, речистый...».

Мы наблюдали своеобразное общение испытуемого с собой, когда он называл себя по фамилии, а отвечал «партнеру», называя его по имени и отчеству.

Подобные диалоги имеют место не только в условиях камерной, но географической изоляции. Переплывая Атлантический океан в одиночку, Вэл Хаулз очень часто разговаривал вслух, с воображаемыми партнерами:

— Эй, на носу! Нагрузить топенант. Да повеселей!

— На лебедку его боцман, переднюю шкоторну добрать.

— Есть, сэр...» (192, с. 130).

Эмоционально насыщенная потребность в общении может вызвать яркие эйдетические образы партнеров. В. Виллис, рассказывает, что в трудные минуты плавания у него «как бы из пустоты» появлялись яркие образы матери и жены: «Говорили они совершенно отчетливо и спокойно, всегда по одной. Я ясно различал выражение лица и позу говорящей... Мать и жена беспокоились за меня, иногда ласково удерживали от неразумного поступка, например, от того, чтобы спуститься для починки рулей за борт». С трактовкой появления ярких образов В. Вилисом можно согласиться: «Одиночество начало угнетать меня... Голоса, по-видимому, были порождены моим внутренним стремлением к себе подобным, являлись своеобразной формой общения с двумя самыми близкими мне людьми...» (35, с. 73).