Описанный выше процесс происходит в «сумеречной зоне» нашего сознания, в которой зритель ощущает и осознает переживания персонажа, в то же время «зная» о том, что находится не в той экзотической стране, в которой происходит действие фильма. Впечатление зрителя усиливается вуайеристским удовольствием от возможности заглянуть в чужую личную жизнь. Получить такое удовольствие можно, только устранив неверие, сшивая пробелы в нарративе. Если мимолетного впечатления от фильма, ограниченного по времени, недостаточно, зритель может попытаться «заморозить» взгляд, присваивая объект через фетишистское обожание (постеры фильмов) или через ритуальный повторный просмотр (современные технологии существенно облегчили выполнение этой задачи).
Сложные (а иногда и запутанные) взаимоотношения между зрителем и кино отлично выражены в песне «Девчонка из Браунсвилля» (Brownsville Girl), написанной Бобом Диланом (который был не только певцом, но и снимался в кино и даже срежиссировал несколько лент) и Сэмом Шепардом, драматургом, сценаристом и актером.
Вот отрывок из ее текста:
Взгляд оказался сильным аналитическим инструментом, и одним из основных его применений стала феминистская критика. Лора Малви в своем влиятельном эссе «Визуальное удовольствие и нарративный кинематограф» утверждает, что в Голливуде взгляд обычно используется с гендерной предвзятостью – мужские персонажи управляют взглядом и, как следствие, управляют нарративом фильма, в то время как женские персонажи в первую очередь существуют для того, чтобы на них смотрели персонажи-мужчины.
Таким образом, идентификация зрителя происходит со стороны мужской перспективы. Малви использует фрейдовское понятие кастрационной тревоги как довод в пользу того, что взгляд на женщину может стать фактором, провоцирующим у зрителя тревогу. Для женской зрительской аудитории женщина-звезда – это фактически напоминание о том, что она потеряла, а для мужчины – о том, что он может потерять (буквально – пенис, фигурально – власть). Популярное кино справляется с этой вуайеристской тревогой, либо наказывая женщину («плохие девочки» и «сучки»), либо фетишизируя ее, превращая в неприкасаемую суперзвезду[32]
.В качестве примера Малви рассматривает несколько фильмов Хичкока, в которых проявляется и садизм по отношению к женщинам, и фетишизм. В триллере «Головокружение» первая половина экранного времени посвящена слежке отставного сыщика Скотти (в исполнении Джеймса Стюарта) за изящной и утонченной Мадлен (играет Ким Новак). Хичкок использует общие планы, снятые с движения, которые любовно передают красоту и идеальной блондинки, и города Сан-Франциско. Вторая половина фильма посвящена садистским попыткам Скотти превратить безыскусную Джуди (ее также играет Новак) в Мадлен, на которую та очень похожа. Учитывая удовольствие, которое зрители получают от хичкоковской манипуляции взглядом, Малви утверждает, что цель ее эссе – «разрушить удовольствие», раскрыв сексистскую идеологию, которая лежит в основе картины[33]
.Заключительные кадры: дар и проклятие интерпретации
В этой главе мы сосредоточились на интерпретации фильмов как текстов – символических носителей, которые можно раскрыть и найти в них смысл. Некоторые критики утверждают, что ориентироваться на что-либо, кроме текста, – это большая ошибка. В их понимании ориентироваться на создателей фильма – значит ограничить толкование только тем, что они (возможно) задумали, а это в большинстве случаев недоступно, а иногда бессмысленно и не проговорено (заблуждение в отношении намерения). Однако, если смотреть с другой стороны, ориентироваться на зрителя тоже чревато. Он наверняка будет охвачен сиюминутными эмоциональными переживаниями, которые уведут аналитика от истины, содержащейся в тексте (заблуждение в отношении воздействия).