Психология. Психотехника. Психагогика

Поэтому в качестве «объекта изучения» тут должна выступать некая более широкая ситуация, охватывающая не только испытуемого, но и самого экспериментатора. Или же если в качестве такого объекта и рассматривать испытуемого, то это будет испытуемый, в которого – в ходе самого эксперимента – с помощью особых психотехнических процедур как бы уже «вложено» определенное видение ситуации, понимание каких-то ее сторон и происходящих событий, которые присутствуют у экспериментатора. Так или иначе, исследователь в этих экспериментах должен иметь дело со своим неустранимым присутствием в составе условий существования изучаемого объекта.

Допущение, при котором единственно только и можно вести исследование в такой ситуации, должно состоять в предположении как бы абсолютной прозрачности исследователя для самого себя. Это – та самая позиция «абсолютного наблюдателя», которую не раз обсуждал М.К. Мамардашвили. Конструкт «абсолютного наблюдателя» как раз и предполагает не только возможность полного и единомоментного обозрения всего поля отдельных опытов наблюдения изучаемого объекта из одной точки, но также (о чем задумываются меньше) – и абсолютную прозрачность наблюдателя для самого себя, предполагает для наблюдателя возможность поместить самого себя перед собой наряду с наблюдаемым объектом. Однако на самом деле исследователь в этих экспериментах – точно так же, как и испытуемый, – не может непосредственно знать – наблюдать и эксплицировать в знаниях то понимание ситуации, которым он располагает и на основе которого он строит свое исследовательское действие во взаимодействии с испытуемым, организуя его поведение. Тогда как по самой сути естественнонаучного метода исследователь не может не предполагать, что сделать это можно, по крайней мере, «в принципе».

Больше того, здесь все время присутствует наивное допущение, что видение ситуации, которым располагает экспериментатор, может, и опять же – непосредственно, как вещь, – передаваться испытуемому. При этом не учитывается тот «зазор» – та «дельта понимания», которая всегда есть между пониманием, которое существует в голове исследователя и – прямо или косвенно – передается испытуемому исследователем, и – тем, которое возникает у самого испытуемого и на основе которого уже он развертывает свое собственное поведение в ситуации.

Было бы полбеды, если бы неадекватная методологическая рефлексия никоим образом не влияла на само исследование. Но можно снова и снова убеждаться в том, что рефлексия эта оказывается роковой для жизни самих изучаемых феноменов.

Так обстоит дело внутри самой научной психологии. Попытка же распространить сциентистскую установку и на сопредельные с ней области, стремление и там использовать естественнонаучную методологию закрывает для нее всякую возможность адекватного понимания соответствующих феноменов, делает невозможным критическое осмысление и ассимиляцию внутри психологии того «опыта о человеке», который накоплен многочисленными психопрактиками. Это оказывается роковым прежде всего для самой психологии, лишая ее видения перспективы своего развития, приводя ее к «окукливанию» в себе, обрекая ее на оторванность от жизни, на прогрессирующую несостоятельность перед лицом действительных проблем реальной психической жизни человека.

Нужно заметить, что убежденность в адекватности и универсальности и даже – единственности сциентистски ориентированной, собственно естественнонаучной методологии сплошь и рядом характерна и для самих представителей сопредельных с научной психологией областей. В качестве примера можно указать на тот же психоанализ.

Даже самые крупные и рафинированные в интеллектуальном отношении современные психоаналитики, даже представители таких направлений современного психоанализа, как юнгианство или лаканизм – направлений, в которых в наибольшей степени реализуется понимание символической природы психоаналитической реальности и самих психоаналитических теоретических построений, – даже они всерьез озабочены изысканием условий возможности для превращения психоанализа в «науку», понимая, стало быть, психоанализ не как нечто – говоря словами самого Юнга – принципиально иное и большее, несоизмеримо более сложное, чем собственно наука (пусть даже самая строгая и развитая), но только еще как «пред-» или «недо-» науку – как то, что наукой только еще должно стать. К счастью для психоанализа, превращение его в науку до сих пор не удалось и, надо полагать, никогда не удастся, ибо это невозможно.

Присутствуя на одном Международном советско-французском симпозиуме по психоанализу, я лишний раз смог убедиться, что ни у кого из психоаналитиков сегодня нет ни тени сомнения в том, что психоанализ является наукой, а если даже в чем-то еще и не является, то нужно только еще немножко поднатужиться и он превратится-таки в безупречную науку.