Психология. Психотехника. Психагогика

Но ведь, быть может, и наоборот, не менее парадоксальным для того же современного рационального сознания должен был бы быть такой – конечно же, воображаемый – случай, когда больному – пусть бы даже с самым банальным гриппом – рассказали, что такое грипп с точки зрения современной медицины, то есть в рамках современной научной картины мира, – что это особая такая вирусная инфекция, что вирусы устроены так-то, что они поражают клетки так-то и так-то, что клетки реагируют на них таким-то образом, вырабатывая там какие-то антитела и т. д. и т. п. Даже если бы рассказ этот был бы предельно строгим с точки зрения современной науки и даже если бы больной смог понять все то, что ему сказали, вряд ли у кого-нибудь возникла бы мысль, что подобного рода описание оказало бы терапевтическое действие и смогло бы привести к исцелению больного. Парадокс, стало быть, состоит в том, что психотехнически эффективными оказываются такие описания, которые по своему статусу являются мифологемами. Тот же Леви-Стросс показывает, что по своему действительному статусу фрейдовская конструкция «эдиповского комплекса» – это не объяснительное представление по отношению, скажем, к античному кругу мифов об Эдипе – как думал сам Фрейд и как до сих пор наивно полагают многие его читатели, – но только еще один вариант из того же самого ряда. Психоаналитическая конструкция «эдиповского комплекса» сама является мифологемой, по сути совершенно эквивалентной тем античным мифам об Эдипе, на «рациональное» и даже «научное» объяснение которых претендовал сам Фрейд.

Те, кто предлагают отделить – в случае психоанализа – «зерна от плевел» – план «практической», психотехнической работы от плана «теоретических» представлений, выдают свое полное непонимание природы психоаналитической работы, равно как и обнаруживают неискорененную вмененность своему сознанию сциентистской идеологии.

Нужно, наконец, раз и навсегда понять, что теоретические представления психоанализа нельзя «вытравить» из самих психоаналитических феноменов, что самые «факты» психоанализа являются всегда и необходимо «арте-фактами», то есть «сделанными», произведенными внутри самой психоаналитической работы и вне нее – невозможными. Буквально каждый шаг психоаналитической работы – и, стало быть, весь опыт психоанализа, весь материал, который психоаналитик получает от пациента, – насквозь и необратимо, неустранимо пронизан и «пропитан» психоаналитическими интерпретациями, которые сами, в свою очередь, строятся – хочет того критик психоанализа от психологии (и даже сам психоаналитик!) или не хочет – в свете и «под знаком» тех или иных теоретических представлений. И тут не должно вводить в заблуждение встречающееся у психоаналитиков (у Фрейда, а вслед за ним – у Лакана) предложение, приступая к психоанализу конкретного случая, «как бы забыть», «послать ко всем чертям» всю психоаналитическую теорию, начинать каждый случай анализа как бы с «чистого листа», двигаясь «только» по «ариадновой нити» метода. Даже если бы это и можно было сделать, все равно полностью освободиться от теоретических представлений было бы невозможно: они ведь уже стали «вторым» глазом и ухом психоаналитика, они – как техника у пианиста – уже «в его пальцах».

Можно было бы показать, как глубоко и полно все психоаналитические феномены, вплоть до, казалось бы, не поддающихся никакой регуляции сновидений и даже психосоматических симптомов, определяются в своей конституции и даже в том, что касается «законов» их жизни – если, конечно, тут вообще еще можно говорить о «законах» в каком бы то ни было определенном смысле слова, – как они определяются психоаналитическими интерпретациями, которые коммуницировал пациенту терапевт на предыдущих шагах анализа.

А нужно признать, что нет другого способа выполнять аналитическую работу, кроме как через передачу (прямую или косвенную) пациенту тех интерпретаций, которые выстраивает терапевт.

Стало быть, если на психоаналитика смотреть еще и как на исследователя, необходимо признать, что и тут и сам исследователь, и результаты его действий принципиально неустранимы из ситуации исследования, причем даже – в большей степени, чем в случае «неклассических ситуаций» внутри академических, собственно научных психологических исследований.

Иногда в этом месте указывают на параллель с некоторыми «неклассическими» ситуациями в самом естествознании, например, в квантовой механике. Указывают, однако, не столько для того, чтобы лучше понять, с чем мы имеем дело в случае психологии, сколько – с тем, чтобы попытаться изыскать возможность все же остаться внутри естествознания, пусть даже и неклассического. Посмотрим, насколько позволяет это сделать апелляция к физике.