Психология. Психотехника. Психагогика

«Ловушка для сознания» и проблема «артефакта»

Только то, что включено в исследование, – как это ни тавтологично на первый взгляд – может стать доступным исследованию. «То, что включено в исследование» – значит с неизбежностью – трансформировано. Можно было бы – ради достижения объективности исследования – пытаться «очистить» объект изучения, насколько возможно редуцируя этот артифицирующий момент исследования. По этому пути и направляет психолога методология естественнонаучного исследования [56] .

В действительности, как мы пытались показать выше при анализе естественнонаучного эксперимента, прямо вопреки исходной установке и намерению, этот путь ведет к работе с чрезвычайно искусственными, далекими от конкретных объектов практики препаратами.

Можно, однако, используя принципиальное родство единицы исследования (исследовательской мыследеятельности) и единицы изучаемого объекта (то, что он построен по типу психотехнического действия), пойти с самого начала по радикально иному, прямо противоположному пути, пытаясь как раз максимально усилить артифицирующий вклад самого исследования в «естественную», то есть независимую от исследования, но всегда уже все-таки – «психотехническую» жизнь объекта изучения. Иначе говоря, можно попытаться «естественную» – то есть стихийную, практическую форму психотехники – максимально заместить, «вытеснить» (и именно – за счет самого исследования и получаемых в нем знаний) чисто «искусственной», исследовательской формой психотехнического действия, – формой, «открытой» для исследователя и им контролируемой. По этому пути, по сути дела, и идет культурно-историческая теория.

Метод культурно-исторической психологии действительно следовало бы назвать «методом артефактов», если бы слово «артефакт» не несло в себе, прежде всего, резко отрицательного оценочного значения. Быть может, лучше поэтому называть его «методом продуктивной амплификации», или «методом продуктивной ловушки», используя разобранную выше идею особого рода «ловушек» – «семиотических машин, аппаратов», которую – по аналогии с «ловушками для природы», «машинами» в узком смысле слова – предлагает Выготский при обсуждении проблемы объективно-аналитического метода в психологии ( Выготский , 1927, с. 406).

Строго говоря, самый способ выражения, язык, на котором исследователь вынужден говорить здесь, условен. Действительно, говоря в привычной манере: «проблема объективного анализа сознания», «объективирующий метод» исследования, «экстериоризация и анализ» как путь исследования и т. д., мы тем самым неявно допускаем, будто уже есть, налично нечто, что мы должны лишь извлечь, обнаружить в доступных для последующего анализа формах. Будто уже есть нечто – сознание, психика, – существующее до и независимо от «анализа», «объективации», «экстериоризации» и т. д. Больше того, такой способ говорения представляется не только естественным и само собой разумеющимся, но даже и – единственно возможным и адекватным установке на объективное исследование реальности. Действительно: как вообще можно говорить не только об объективном исследовании чего бы то ни было, но даже вообще об исследовании, если «подлежащее исследованию» – уже до и независимо от какого бы то ни было его исследования и, тем более, от результатов этого исследования – не существует, не предполагается уже существующим.

Как мы уже отмечали, в рамках естественнонаучной методологии – это основная предпосылка всякого исследования, условие получения объективного знания, в каком-то смысле даже – условие самой возможности естественнонаучного способа мышления. Ибо в противном случае исследование лишается объективности, оно имеет дело не с действительными фактами, но – с «артефактами».

Понятие «артефакта», носящее в рамках естественнонаучной методологии сугубо оценочный характер, и призвано зафиксировать ту явно «скандальную» для естествоиспытателя ситуацию, когда по ошибке он принимает за проявления жизни исследуемой реальности – «природы» – то, что оказывается только искусственными эффектами его же собственной исследовательской деятельности. Нет, пожалуй, ничего более одиозного для ученого, граничащего с кошмаром и проклятьем, чем «артефакт» исследования! [57]

Но «ловушка для сознания», как мы уже говорили, как раз и «ловит», «захватывает», «обнаруживает» для анализа нечто такое, что только благодаря созданию и срабатыванию этой ловушки – то есть только благодаря и в ходе исследования и анализа – впервые вообще и приводится к своему существованию.

В этом смысле такой «метод продуктивной ловушки» всегда и с неизбежностью, регулярно дает исследователю исключительно «артефакты», то есть – факты, самым своим появлением обязанные их «исследованию» и получению «знания» о них!