Психология Родины. Глубины русской самобытности

В романе «Я пришёл дать вам волю» Василий Макарович Шукшин ставит волю на границе с «языческой безумной стихией», а проявление воли — это тот самый русский бунт, кровавый и беспощадный, отрицающий законную власть. Неслучайно движущими силами разинского бунта в романе становятся беглые бесправные крестьяне и вольные казаки. Первые хотят обрести законную свободу, вторые — освободиться от социального рабства. По мнению автора, в финале романа бунтовщик Разин достигает абсолютной свободы духа, веря, что «дал людям волю».

Русский бунт, «бессмысленный и беспощадный», имеет в себе потаённый смысл: никому не позволено ущемлять Простор, покушаться на широту души, стеснять потребности национального духа. Бунтарство, призыв к «буре», революционный порыв, разрушение «оков» — всё это создало образ необузданной вольницы, России-Руси, несущейся невесть куда. Пресловутая русская безалаберность, бесшабашность — тоже своего рода сопротивление определённой регламентации, жестокому порядку, несогласуемым со свободной стихией простора.

«Просторы, дали. И ещё воля-вольная. Не свобода, нет, а особое чувство, которое возникает у вас на севере. Парение над землёй. Особое ощущение жизни, простора, свободы. Чувство полёта, крыла. И не за этим ли летят сюда птицы с юга? Чтобы ощущать эту волю, изначальность мира… Я езжу за волей на Север». Так писал о русском просторе Фёдор Александрович Абрамов (1920–1983).

Необъятный простор, «долина ровная», с которыми приходилось считаться русскому человеку, воспитали в нём неприхотливость, терпимость, ставшие чертами характера.

Ширь неоглядная. Пространство бескрайнее. Для живущего в «стеснённых условиях» западного европейца этот немыслимый образ вызывал, чуть ли не ужас. У жителя русских равнин неоглядные дали пробуждали чувство не страха, а гипнотического восторга.

Феномен простора предполагал безграничную свободу движения, выбора пути, осознание того, что человек — вечный странник.

Размышляя о стране безграничной свободы духа, Николай Александрович Бердяев (1874–1948) делает вывод, что «странник — самый свободный человек на земле». Величие русского народа и призванность к высшей цели сосредоточены в типе странника. Из дали в даль, от скита к скиту шёл не просто инок: распространялись письменность, этика и культура. Проникновение в умиротворённые просторы делало русского человека незлобным, приветливым, доброжелательным. И чем опаснее были странствия, тем прочнее закреплялись в характере «чувства добрые». Отношение к пришлому страннику сформировало такие качества как милосердие, сострадание, хлебосольство.

А естественность, непосредственность, мудрая простота наших предков, былинных богатырей и сказочных героев? Не вольный ли дух простора губит всякую фальш и напыщенность? Случайно ли так созвучны «простота» и «простор»?..

И неразгаданная «грусть-тоска», свойственная русской натуре, то необычное состояние души, которому и название-то найти невозможно, тоже порождение простора.

Этот узнаваемый минорный настрой души проявляется в русской песне, в поэзии, в музыке. Грусть является общим и ведущим мотивом русской поэзии, а многие народные песни проникнуты заунывной тоской и протяжным напевом.

Широка душа русского человека, как его необъятная Родина — русская земля, её реки, поля и леса. Всё может вобрать в себя русская душа, все человеческие чувства, свойства и качества в ней помещаются.

Однообразный северно-евразийский пейзаж способствует широте взгляда, масштабности мышления, но не формирует внимательного отношения к деталям, отчётливости образов и идей. Открытые пространства, ширь, простор — необходимое условие для самопознавания, уединённого общения с космическим пространством, с Высшим Божеством.

Известный кантовский императив: звёздное небо над головой и нравственный закон внутри — всецело воплощён в России.