Психология убийцы. Откровения тюремного психиатра

Любопытно, что никто из таких матерей не воспринимает это как издевательство над ребенком. Ни одна из них не задумывается о том, что ее собственный жизненный путь зачастую создавал благоприятные условия для распространения дурного обращения с детьми.

Однажды ко мне явился заключенный, потребовав валиум. Я спросил, зачем ему. «Если не дадите, придется мне напасть на нонса». Нонсом (nonce) на тюремном жаргоне называют тех, кто совершил преступление на сексуальной почве. Этого термина тоже нет в словаре Партриджа 1949 года, так что он явно возник сравнительно недавно. Считается, что он происходит от слова nonsense, но мне такая этимология представляется маловероятной: слишком уж высока эмоциональная заряженность этого жаргонизма.

— Почему вам придется напасть на нонса? — спросил я.

— Они же детишек насилуют, нет?

— На самом деле не все, — уточнил я. В любом учебнике сказано, что такие преступники бывают разными.

— Ну неважно, — продолжал он. — Придется мне на одного напасть, если вы мне валиум не дадите.

Мне невольно вспомнилась одна из шуточек Томми Купера (который тогда как раз недавно умер). Человек приходит к врачу и говорит: «Мне нужно снотворное для моей жены». Врач спрашивает: «Почему?» — «Да потому что она проснулась».

Вид у этого заключенного и правда был довольно-таки возбужденный. Со мной и прежде такое не раз бывало: узник заявлял, что совершит акт серьезного насилия, если я ему не выпишу валиум.

Один, к примеру, сказал мне:

— Я кого-нибудь убью, ежели вы мне кой-чего не дадите. (В данном контексте «кое-что» могло означать лишь валиум.)

— Позвольте мне вам дать один совет, — предложил я.

— Чего еще за совет?

— Не убивайте никого.

— А вот увидите, — не унимался он. — Вы еще пожалеете. Поймете, что это всё вы. Сами будете виноваты. По ночам спать не сможете.

Он назвал единственную причину своего желания кого-нибудь убить: что у него, мол, такое уж настроение. На самом деле у него частенько бывало такое настроение. Он говорил с интонацией капризного ребенка, которому отказывают в том, чего он хочет, но, когда он, громко топая, вышел, я не мог быть абсолютно уверен, что он не выполнит свою угрозу. В конце концов, он сидел за преступление насильственного характера.

Сам я был уверен, что если он все-таки убьет кого-нибудь, то моральную ответственность за это понесет он, а не я. Но в обществе такое мнение все менее популярно. Два недавних случая иллюстрируют общемировую тенденцию: экспертов и чиновников все чаще рассматривают как лиц, постоянно выступающих in loco parentis — в роли родителей (при этом в роли детей выступает все прочее взрослое население).

В Японии 26-летний мужчина зверски убил девятнадцать инвалидов и нанес травмы еще двадцати пяти. Незадолго до этого он рассказал психиатру о том, что он намерен сделать, но тот оставил его на свободе, и теперь считается, что виноват врач (если и не с точки зрения закона, то с точки зрения общественного мнения). А во Франции судья выпустил из тюрьмы молодого человека, который до этого дважды пытался уехать в Сирию, дабы вступить в ряды джихадистов, — и который после этих попыток перерезал горло 86-летнему священнику, когда тот служил мессу. Поднялась буря общественного возмущения, и при этом совершенно пропало из виду такое соображение: возможно, судья просто следовал требованиям закона (как он их понимал). Его так клеймили позором, словно это он сам зарезал несчастного священнослужителя.

Но ошибки при прогнозировании (в обоих направлениях — и когда прогноз оказывается слишком мрачным, и когда он оказывается чересчур оптимистичным) неизбежны. Там, где нужно выносить суждение, это суждение часто ошибочно (если уж во французском деле и имелась какая-то ошибка, то она была в первоначальном приговоре суда).

Арестант, заявивший, что убьет кого-нибудь, если я не выпишу ему валиум, в итоге никого не убил — и, насколько мне известно, вообще не совершил никакого акта насилия. С его стороны это была лишь попытка шантажа. Но, если бы оказалось, что он угрожал всерьез, мне бы предъявили серьезное обвинение. А так я сумел сохранить репутацию доктора, которого, если выражаться на тюремном жаргоне, нельзя обдурить, чтобы получить рецептик.

Но вернемся к заключенному, который заявил, что ему придется убить нонса (если я не выпишу ему лекарство, которое он желает получить). Я поинтересовался, есть ли у него самого дети.

— Трое, — ответил он.

— От одной матери? — уточнил я.

— От трех, — ответил он.

— И вы видитесь с этими детьми?

— Нет.

— Почему не видитесь, ведь могли бы?

— У матерей новые дружки, — пояснил он.

— А как вы думаете — это у них последние дружки в жизни или же у каждой еще будет не один?

— Еще будет не один.

— И как эти дружки, один или больше, будут обращаться с вашими детьми?

Он тут же смекнул, что я имею в виду. Как ни странно, он даже не рассердился.