Психология убийцы. Откровения тюремного психиатра

СМР поднял анкету министерства внутренних дел, держа ее между большим и указательным пальцами, словно какое-то ядовитое насекомое, норовящее вырваться на волю. Затем он разжал пальцы, и бумага упала в мусорную корзину, стоящую рядом с ним.

— Если я поставлю на этом документе хоть одну птичку и отправлю его обратно, мне после этого не дадут покоя, — объяснил он. — А вот если я просто выкину его, случится лишь одно: в течение полугода они мне пришлют другую бумагу.

Конечно, он был совершенно прав. Так продолжалось несколько лет: каждые шесть месяцев компьютер исправно создавал очередную анкету для заполнения.

Этот СМР не очень активно участвовал в собственно клинической работе. Среди врачей это сейчас довольно распространенное (и все более часто встречающееся) явление: достигнув определенного возраста и положения, они чувствуют, что повидали в своей жизни достаточно пациентов, и удаляются «на покой» — на административные должности. Тем не менее этот СМР присутствовал при моих обходах палат в больничном крыле. «Обходы» — название условное: мы сидели с ним рядом за столом, но все разговоры и осмотры проводил я. Пациентов (в основном амбулаторных) вводили по одному.

Поскольку эти обходы проводились после ланча, доктор С. часто ощущал сонливость и склонен был задремать прямо во время осмотра. Однажды он мирно почивал, когда к нам ввели пациента, мнившего себя Иисусом Христом. Религиозные бредовые идеи когда-то были распространены, но теперь из-за упадка религиозной веры бредовые идеи, как правило, связаны с другими объектами.

Молодой человек, считавший себя Христом, был довольно-таки возбудимым, и у него вызывало досаду, что ему никто не верит. Тюремное заключение казалось ему составной частью его мученичества.

— Как вам стало известно, что вы Христос? — спросил я.

— Отец мой, сущий на небеси, поведал мне, — ответствовал он на языке, который нечасто доводится услышать в стенах тюрьмы. Для убедительности от стукнул кулаком по столу. Доктор С. вздрогнул и проснулся.

— А ваша мать? — не отставал я.

— Да она у меня в Саут-Шилдсе живет.

Мне удалось сохранить серьезное выражение лица. И потом, в конце концов, отчего бы Богоматери не жить в Саут- Шилдсе? Господь вполне мог предпочесть этот город какому-нибудь колорадскому Аспену, обитатели которого меньше нуждаются в подобных событиях, — и тем самым проиллюстрировать давний тезис адептов теологии освобождения[9] о том, что «главный выбор принадлежит бедным».

Когда я начинал работать в тюрьме, ее сотрудники относились ко мне настороженно — как к своего рода чужаку, который только мешает. Они предполагали (пока не было доказано обратное), что всякий образованный человек встает на сторону заключенных, а не тюремной администрации, поскольку это ему, в сущности, положено по должности (ex officio): он чувствует необходимость нести с собой сострадание к бедным и угнетенным.

Я не принадлежал к числу таких светочей сострадания, но сознавал необходимость сохранять независимость суждений в каждом конкретном случае и не отождествлять себя полностью с «командой» администрации в таком всеобъемлющем и всепоглощающем учреждении, каким является тюрьма. Понятно, что заключенные лгали и жульничали, выпрашивали и улещивали, но это не означало, что им никогда не нужно утешение и что они никогда не могут заболеть опасным недугом.

Распространенное в обществе представление о служащих тюрьмы таково: это необразованные мужчины (и женщины), склонные к садизму, и они наслаждаются своей неограниченной властью над теми, кого им вверило на попечение государство. Бесполезно было бы отрицать, что такие тюремные служащие встречаются (мне несколько раз попадались те, кто вполне отвечает приведенному описанию) — и что имеющаяся у них возможность безнаказанно творить зло в таких учреждениях была необычайно велика.

Но большинство сотрудников тюрьмы все же были не такие. Разумеется, они, как правило, не были людьми высокообразованными. Но это не значит, что они были глупцами, как мог бы подумать некто гордящийся собственным образованием. Не стоит игнорировать то, что они демонстрировали практическое понимание своих подопечных и при этом были сообразительны, разумны и проницательны.

Среди тюремных служащих я видел куда больше проявлений доброты, чем проявлений садизма, и я обнаружил, что по отношению к своим подопечным они в целом наблюдательнее, чем средний медицинский персонал психиатрических отделений, поскольку их сознание не напичкано всякими негибкими теориями, искажающими восприятие.