Психология убийцы. Откровения тюремного психиатра

Время от времени тюремные служащие просили меня посмотреть какого-нибудь заключенного, который, на их взгляд, не был «обычным коном» (сленговое слово con, сокращение от convict — «осужденный»). По отношению к узнику это был комплимент. Однажды они привели ко мне человека, находившегося в предварительном заключении, который, как они говорили, «не был обычным коном». Даже человек, находящийся в предварительном заключении, еще не судимый и официально и юридически все еще невиновный, все же является «коном» для сотрудников тюрьмы, для которых нет дыма без огня.

Он оказался в тюрьме впервые (да и то, повторю, это было предварительное заключение), и он был несколькими годами старше тех, кто обычно попадает в тюрьму в первый раз. Хотя нам постоянно (и, без сомнения, это правильно) говорят, что какого-то «преступного типа» людей не существует, этот арестант явно не принадлежал бы к такому типу, даже если бы тот существовал. То был вежливый и мягкий человек, внушающий уважение представитель квалифицированной части рабочего класса; он никогда не был безработным и всегда обеспечивал двух своих дочерей, которым дал старомодные имена (это позволяло предположить, что он питает к этим девочкам большую нежность). Я решил: это указывает на то, что передо мной человек достойный.

Вопрос об именах интересен. В мои времена за решеткой явно сидело слишком много молодых людей с не совсем обычными для британцев именами — такими как Ли или Дуэйн. Первых вообще было столько, что я однажды высказал предложение: всех Ли следует арестовать уже при рождении, а затем содержать в профилактическом заключении. Те, кто привык все воспринимать буквально, скажут, что профилактическое заключение — это в самой своей основе очень плохая идея (как если бы я действительно хотел, чтобы меня поняли буквально). Они могли бы подчеркнуть, что далеко не все Ли — преступники. Впрочем, они бы вообще отрицали существование категорий «преступников» и «не преступников», утверждая, что все мы, по сути, преступны. При такой аргументации любые обобщения становятся невозможны (во всяком случае это касается некоторых предметов), и в итоге люди получают отличную возможность успешно вытеснять из своего сознания тревожные или неприятные реалии. В значительной степени именно знание того, какие именно факты следует вытеснять из сознания, помогает современному человеку поддерживать приличную репутацию.

Я стал знакомиться с биографией этого арестанта, находившегося у нас в предварительном заключении. Он был женат более десяти лет, но всего три-четыре месяца назад его жена внезапно ушла к другому. Он был глубоко огорчен этим событием и уверял, что (насколько ему известно) не сделал ничего такого, чтобы опротиветь ей (разве что он ей просто наскучил, добавлю я). В таких случаях всегда необходимо выслушать обе стороны (а порой и большее количество сторон), но я ему поверил — отчасти потому, что мне хотелось ему поверить. Я предположил, что, выйдя замуж в раннем возрасте, его жена тосковала по «безумствам юности», которых ей толком не досталось, и теперь запоздало стремилась восполнить эту недостачу, ведь вполне возможно остепениться не только слишком поздно, но и слишком рано.

Так или иначе, он остался с двумя детьми, которых бросила мать; с работой на условиях полной занятости (требовавшей от него немалых усилий и ответственности) — ив глубоком эмоциональном расстройстве. Он начал делать то, чего никогда прежде не делал, — слишком много пить. В результате у него нарушился сон. Он отправился к врачу, чтобы пожаловаться на бессонницу. Тот прописал ему снотворное. В первый же вечер, приняв прописанное врачом средство, он двинулся в паб, где обычно выпивал, и принялся там все крушить.

Он не помнил того, что сделал, — и никак не мог объяснить происшедшее. Сам он явно не получил от этого никакой выгоды, в каком бы то ни было смысле. Он не питал вражды к этому заведению, он всегда вел себя там безупречно. У него были хорошие отношения с хозяином паба, так что мотив личной мести исключается. Перед тем как принять таблетку снотворного, он выпил пять пинт пива.

Я затребовал записи его терапевта, чтобы выяснить, подтверждают ли они его рассказ. В те времена врачи бесплатно высылали свои записи, если речь шла о благе пациента. Теперь этим торгуют, хотя методы электронной передачи информации сделали стоимость ее распространения практически нулевой.

Заметки подтвердили рассказ заключенного.