Читаем Психология убийцы. Откровения тюремного психиатра полностью

Если бы судья, вынося решение по этому делу, явным образом приговорил женщину-убийцу к восемнадцати месяцам тюрьмы, такая снисходительность, возможно, породила бы общественное возмущение. И более того, после этого дела были введены дальнейшие чисто административные средства сокращения продолжительности тюремных сроков, так что отбытое в заключении время имеет еще меньшее отношение к вынесенному судьей приговору; такой приговор — упражнение скорее в области связей с общественностью, нежели в области пенологии[51].

Кроме того, довольно-таки странно, что наличие слабого или дурного характера должно считаться преимуществом для правонарушителя, когда речь идет о приговоре, — по крайней мере если это наказание преследует хоть какую-то утилитарную цель.

Похоже, логика здесь такая: человек с врожденно слабым или дурным характером (какой, как говорили, был у этой женщины) несет меньшую моральную ответственность за свой поступок, нежели человек с сильным или хорошим характером. Иными словами, для нее как бы существовали более низкие стандарты поведения, нежели для обычного человека (не говоря уж об образцовом). Выходит, чем хуже вы были на протяжении жизни, тем более простительным считается ваше преступное деяние.

Но продолжим это рассуждение. Если предположить, что существует некая основополагающая причинно-следственная связь между преступлением и характером преступника (а получается, что она должна существовать, коль скоро дурной характер рассматривается как смягчающее обстоятельство), тогда получается, что человек с дурным характером представляет опасность для общества, ведь это дурной характер приводит к тому, что он совершает преступление.

Если следовать такому подходу, можно заключить, что человека, который ведет преступную жизнь, будут порицать с меньшей вероятностью (а если будут, то менее сурово), чем того, кто поддался мимолетному страстному искушению. Как уже указывалось выше, спекуляции насчет будущего поведения человека не должны играть определяющую роль при назначении ему кары; но если закоренелого преступника наказывают менее сурово, чем того, у кого раз в жизни произошел буйный припадок, то это, конечно, извращение.

Возможно, нас вводит в заблуждение или вовсе обманывает наш язык (как в свое время заметил Витгенштейн). Психиатры и многие другие специалисты рассматривают характер как нечто, что человек имеет, а не как то, чем он является. Это качество, полностью внешнее по отношению к самому человеку, в которое он не внес никакого активного вклада.

Именно это ошибочное использование терминологии позволяет человеку сохранять благоприятное (и даже безупречное) представление о себе — невзирая на то, что он уже неоднократно вел себя отвратительно. Всякий человек хранит в себе подобную драгоценному камню сущность, которую он не может разрушить просто своим поведением. Несомненно, в некоторых случаях вера в первородную добродетель (а не в первородный грех) продлевает дурное поведение или даже расширяет его сферу — ибо такая вера предполагает, что никакие грубые вещи вроде поведения человека не в состоянии осквернить первозданную красоту его души. Из этого следует, что нет необходимости контролировать себя.

Заключенные иногда верят в свою первородную добродетель, даже если они формулируют это не совсем так. Помню одного арестанта, который в приступе пьяной ревнивой ярости плеснул кислотой в лицо своей тогдашней подружке. Он утверждал, что не делал этого, так как не помнит, чтобы это делал.

Я задал ему свой обычный в таких случаях вопрос:

— Откуда же вы тогда знаете, что вы этого не делали?

— Потому как я не делаю им таких штук.

Иными словами, он знал, что не делал этого, поскольку такой поступок не относился к типу поступков, которые он совершает, — пусть даже он и не мог толком сказать, чем же занимался в это время.

Чуть позже (я отложил дальнейшие расспросы, чтобы не возбуждать у него подозрений насчет моих намерений) я осведомился, сидел ли он в тюрьме раньше.

— Да, — ответил он.

— За что?

— Плеснул нашатырем в лицо девушке.

Когда он утверждал, что «не делал им таких штук», то, как мне кажется, вряд ли прямо лгал. И вряд ли он считал, что химическое различие между кислотой и нашатырным спиртом значимо с нравственной точки зрения. Скорее уж «я», которое плескало кислотой и нашатырем, было не тем «я», которое таилось в его заповедном душевном саду, отгороженном от любых поступков, которые могли бы повлиять на его неприкосновенную добродетельность.

Этот арестант стал для меня отражением того, что я назвал бы (используя уродливый неологизм) психиатризацией человеческого состояния. Но, судя по моему опыту, в таких случаях нам нужен скорее доктор Джонсон, чем доктор Фрейд.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Соколы», умытые кровью. Почему советские ВВС воевали хуже Люфтваффе?
«Соколы», умытые кровью. Почему советские ВВС воевали хуже Люфтваффе?

«Всё было не так» – эта пометка А.И. Покрышкина на полях официозного издания «Советские Военно-воздушные силы в Великой Отечественной войне» стала приговором коммунистической пропаганде, которая почти полвека твердила о «превосходстве» краснозвездной авиации, «сбросившей гитлеровских стервятников с неба» и завоевавшей полное господство в воздухе.Эта сенсационная книга, основанная не на агитках, а на достоверных источниках – боевой документации, подлинных материалах учета потерь, неподцензурных воспоминаниях фронтовиков, – не оставляет от сталинских мифов камня на камне. Проанализировав боевую работу советской и немецкой авиации (истребителей, пикировщиков, штурмовиков, бомбардировщиков), сравнив оперативное искусство и тактику, уровень квалификации командования и личного состава, а также ТТХ боевых самолетов СССР и Третьего Рейха, автор приходит к неутешительным, шокирующим выводам и отвечает на самые острые и горькие вопросы: почему наша авиация действовала гораздо менее эффективно, чем немецкая? По чьей вине «сталинские соколы» зачастую выглядели чуть ли не «мальчиками для битья»? Почему, имея подавляющее численное превосходство над Люфтваффе, советские ВВС добились куда мeньших успехов и понесли несравненно бoльшие потери?

Андрей Анатольевич Смирнов , Андрей Смирнов

Документальная литература / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное