Психология установки

Чаще всего он . не значит лень; это, несомненно, одна из форм поведения. Нередко ее даже не отличают от игры. Действительно, бывает же, что человек развлекается игрой. Однако разве это значит, что иначе он не мог бы развлечься и что игра и развлечение взаимно не пе­рекрываются? Человек может развлекаться, например, так­же и чтением, и театром, и концертом или кино, пением или тайцем, прогулкой, беседой со знакомыми или приятелем, игрой в шахматы. Несомненно, не одна лишь игра доставля­ет нам развлечение. Развлечение — больше, чем игра, однако и игра не является только развлечением; и она — больше, чем развлечение. Как же понимать развлечение? Составляет ли оно действительно особую форму поведения?

Уже тот известный факт, что одним из эффектов игры яв­ляется также и развлечение, указывает нам на то, что между ними должно быть нечто общее. Как известно, игра есть спон­танное, свободное действие сил человека. Но и развлечение не является пассивным состоянием: оно также представляет собой некоторую активность, однако, безусловно, не подне­вольную, вызванную импульсом ежедневных потребностей; поведение развлечения — вполне свободная и добровольная активность. Следовательно, оно является одной из форм не экстерогенного, а интрогенного поведения; направляющий импульс, как и в случае игры, здесь должен исходить из функциональной тенденции. Вот, собственно, все, что оно имеет общего с игрой. В остальном между ними весьма суще­ственная разница.

Как выше нами уже было сказано, игра является некой ге­неральной формой поведения: все формы экстерогенного по­ведения могут составить содержание игры. Поэтому игра всегда является как будто формой того или иного серьезного поведения; она является «разыгрыванием» серьезной жизни человека, ее, так сказать, «представлением». Настоящая игра — это всегда игра иллюзий. Совсем иное дело — развле­чение. Здесь мы имеем дело с совершенно иным положени­ем; здесь нет никакого «представления», никакого разыгры­вания, иллюзии. Все, что здесь делается, по существу есть то же, чем оно является феноменологически. Возьмем, к приме­ру, чтение книги. По содержанию оно может быть и игрой, и развлечением. В первом случае ребенок не действительно читает ее, а «как будто читает»; во втором же случае мы в читаем, но только не с целью удовлетворения какой-нибудь серьезной потребности — потребности приоб­ретения знания или получения эстетического удовольствия, а только лишь для того, чтобы прочесть, дать пищу нашим духовным силам, предоставить внутренним функциям пред­мет, который дал бы им возможность активироваться. Или когда мы поем, танцуем, гуляем, играем в шахматы или бесе­ду ем с кем-либо, — разве мы «представляем» здесь что-либо? Разве пение, танец, шахматы или беседа означают что-нибудь иное, чем они есть на самом деле, и разве здесь не имеют ме­ста настоящее пение, настоящий танец, настоящие шахматы? В случае игры это не так: там мы всегда имеем дело как бы с пением, как бы с танцем, как бы с беседой.

Таким образом, мы видим, что акты, составляющие раз­влечение, подобно игре, порождены импульсом функцио­нальной тенденции. Однако цели они здесь достигают своим функциональным содержанием, а не разыгрыванием «смыс­ла» или «значения», заключенного в них. Акт развлечения мы всегда переживаем подобно акту отдыха, чего нельзя ска­зать об игре.

Близко к развлечению стоит вторая специфическая фор­ма поведения, элементы которой встречаются еще в раннем детском возрасте и которая впоследствии формируется под именем . К мы нередко прибегаем с целью раз­влечения. Однако, как и в случае игры, это еще не дает доста­точного основания для того, чтобы не различать их между собой. Дело в том, что основное переживание субъекта в обо­их случаях различно, и психологически это уже достаточное основание, чтобы считать их разными формами поведения.