Психология войны в XX веке - исторический опыт России

Эти отношения между командирами и рядовыми строились во многом иначе, чем на армейской службе в мирных условиях, на территории СССР. В боевой обстановке "до каждого последнего солдата, до каждого рядового доходило, что он тоже за что-то отвечает". И отношение офицеров к солдатам было основано "не только на приказе, но и на доверии"{314}. Каждый делал то, что ему положено. И если подчиненный со всей ответственностью выполнял свои служебные обязанности, то и командир обычно шел ему навстречу, не отказывал в какой-нибудь личной просьбе. Основа этих отношений была менее формальной и более человечной, потому что от них, в конечном счете, зависел не только успех какой-либо операции, но и сама жизнь.

"Пуля, ей все равно, кто ты - полковник или рядовой. Если бы ты был трусом, если бы ты плохо относился к солдатам, к тем людям, с которыми ты выполнял боевые задачи, - ты мог просто-напросто не вернуться оттуда. Все строилось на чисто человеческом отношении. Приказные нотки или личный деспотизм, он там был просто неприемлем. Потому что фактически все были равны. Ну, естественно, ты отвечал за них, на тебе был груз ответственности, потому что ты отвечал за их жизни"{315},

- вспоминает о взаимоотношениях солдат и офицеров в Афганистане майор П. А. Попов.

Предъявляя особые требования к поведению людей, война изменяла их психологию, ломала многие стереотипы. То, что казалось вполне естественным во время службы "дома", в обычных частях, в Афганистане часто вызывало недоумение и раздражение. Больше всего и солдат, и офицеров возмущало, когда с инспекторской проверкой прибывало начальство "из Союза" и начинало их учить, как и что нужно делать. Люди, приехавшие на несколько дней в командировку из мирной жизни, с иной логикой, с иной психологией, не имеющие боевого опыта, не понимающие местной специфики, навязывали боевым офицерам свое представление о том, как те должны воевать{316}. Или заставляли вернувшихся с операции солдат сдавать физическую подготовку, стрелять по мишеням, придирались к внешнему виду и т. п.

"Приехал какой-то генерал, - вспоминает майор П. А. Попов. - Мы идем с боевых, все заросшие, грязные, борода такая вот... Нас построили - полк, около трех тысяч человек, - и он говорит: "Так, ребята, завтра начинаем сдавать проверку". Все бойцы на меня вот такими глазами смотрят: "Какую проверку?!" Значит, будем сдавать физическую подготовку, будем сдавать стрельбу, будем сдавать строевую подготовку... Я к командиру подхожу, говорю: "Батя, слушай, или я чего-то не понимаю... Чего я буду сдавать физическую подготовку, если мы полтора года пропрыгали по горам, суточные переходы такие делали... Или чего, - говорю, - меня или ребят моих заставлять стрелять по мишеням, когда они принимают официальное участие в войне. Они умеют воевать"{317}.

Но образ мыслей кабинетных начальников сильно отличался от логики боевых командиров. Одних интересовали отчеты и бумажные показатели, других - реальные жизненные проблемы. И каждый подходил к вопросам службы со своими собственными мерками.

"Приезжает, допустим, инспектор Политуправления Туркестанского Военного Округа и начинает у меня проверять протоколы комсомольских собраний и другую разную муть, - описывает типичный случай такого несовпадения взглядов В. Д. Баженов. - И вот сидишь, а про себя думаешь: "Ну какие, какие протоколы?!" Здесь бы солдата накормить нормально, да чтобы он отдохнул, какой-то досуг ему организовать или концерт. Ну, и еще что-то такое, для души... А здесь вот какая ситуация. И вот сидишь и думаешь: "Кто здесь не прав?" И хочется иной раз такое слово резкое вслух сказать..."{318}.

Невольно напрашивается старое фронтовое определение - "тыловые крысы". Поэтому и отношение к этим высокостоящим начальникам было совсем другим, чем к тем офицерам, с которыми вместе служили и "тянули солдатскую лямку".

Впрочем, и в самом Афганистане существовали разные категории военнослужащих: одни воевали, другие занимались материальным обеспечением, снабжением и другими вполне мирными делами. И, "конечно, после участия в нескольких боях отношение к тем, кто не принимал участия в боевых действиях, могло выражаться и таким понятием, как "тыловая крыса" и "штабная крыса", "писарюга", "чмур" и прочее... Было такое понятие "боевик"-"небоевик""{319}, - рассказал в интервью полковник И. Ф. Ванин. В значительной мере этот своеобразный антагонизм боевых офицеров к "не нюхавшим пороха" объяснялся тем, что участие в военных действиях и связанный с этим постоянный риск в материальном плане ничем не компенсировались: никаких надбавок к зарплате им не полагалось и не предусматривалось, и выслуга была та же самая, что и у остальных. И это не могло не вызывать у них справедливого возмущения, постоянных обсуждений "в своем кругу" данной темы, учитывая то, что в Великую Отечественную один год на фронте засчитывался за три года обычной службы{320}.