Психометраж

Я не помню какими мыслями живут люди на воле. Честное слово не помню! Вполне возможно, я уже давно воспринимаю свои фантазии за, якобы, воспоминания. Но я знаю тех, кто лучше всех ведает о счастье в мгновеньях. Это влюблённые. Миг счастья они с легкостью ловят в объятиях друг друга. И пусть они тоже склонны к сомнительным мечтам о вечном блаженстве, но кто ещё как не влюбленные могут так ловко смаковать настоящее и до бесконечности растягивать переживаемый момент.

Мне кажется, я помню эти чувства. И я пытаюсь перенести из памяти свой опыт о былых мгновениях любви. Я понимаю, что если я твёрдо решил остаться счастливым и за решёткой, то мне придется любить. Через брезгливость и тошноту, безадресно и безответно, сразу всех и по отдельности, но придётся. Вокруг так много страшных лиц, гнилых душ, мерзкого двуличья, что куда проще всё окружающее тихо ненавидеть. Однако именно на смеси страха и ненависти держится та система, что я ласково называю Зомбилендом.

С первых же минут пребывания новеньких в лагере им филигранно прививают страх к администрации и ненависть друг к другу. На этих чувствах стоит вся система взаимного слежения. На тебя донёс сосед? Ненавидь его и донеси в ответ. Бьёт актив? Бойся и ненавидь его, оперотделу нужны агенты и среди угнетаемых.

О какой «жизни в мгновении» с  ними можно рассуждать, если каждый их миг наполнен болью и отчаянием? Если проснувшись утром от холода и крика они мечтают только о том, чтобы день поскорее прошёл, и они снова забылись бы под тонким одеялом.

Больше всего на свете я не хочу стать частью этой системы! Как бы меня ни пытались годами в неё встроить, я вопреки всему буду любить окружающий меня мир.

Каждый вечер, вот уже на протяжении нескольких лет, я закрываю глаза и представляю: вдох — луч света входит ко мне через макушку, выдох — я накачиваю светом себя. Вдох — выдох, вдох — выдох, и когда я уже весь, как солнце, то начинаю вбирать в себя всю чернь и гадость окружающего меня пространства. Тех зеков, что рядом со мной и тех, кто в соседних бараках. Арестантов в неизвестных мне тюрьмах и каторжан в далёких лагерях. Их страх и боль сгорают в моём свете на вдохе, а мой выдох наполняет светом уже их самих. После обычных бедолаг настаёт очередь так ненавистного всеми «гадья». Как ни крути, они тоже страдают: кто от страха, кто от голода и все они - от недостатка любви. Моего света хватит на всех. Даже на администрацию, даже на того оперативника, что ещё сегодня обещал «опустить» меня, если я не перестану «отличаться от других».

Пяти минут мне хватает на то, чтобы наполнить светом всю Вселенную. Я открываю глаза, и мне кажется, что мир ненависти я стал любить чуть-чуть больше.

Тогда я иду к раковинам и потуже затягиваю краны.

5 - Не меня!

17.01.2017

Обилие прочитанных в детстве книг и насыщенный приключениями жизненный опыт переносили меня в воображении хоть на сто лет назад. Как-то в Лефортово мне попались дневники очевидцев революционного Петрограда. И я смог живо представить сцену: остановленный трамвай, выведенные на досмотр пассажиры, отсев судеб возбужденными матросами. Одних пинком к стенке, других - восвояси.

Что думали те, кто просочился сквозь сито и те, кто застрял в нём навсегда?  Можно пофантазировать, вживаясь в образ несчастных с билетом в один конец, но можно и по-настоящему пережить роль угнетаемых — для этого достаточно оказаться в тюрьме.

В нашем «красном» лагере зеки существуют не только в перманентном страхе, система прививает им и более тонкие материи. Зыбкость сиюминутного положения — ещё один рычаг воздействия на личность. Дамоклов меч висит над тощей шеей каждого зека с первых же секунд его пребывания в лагере: тебе  прилетит дубинка по дороге из автозака или впереди бегущему, твоему ли затылку достанется в досмотровой или соседскому, тебя изберут жертвой в карантинном отделении за час до подъёма или того бедолагу, что лежит напротив с простынёй на лице — к этому ежедневному ситу привыкнуть невозможно, с ним можно только смириться.

Проходят годы заключения, а беспокойство не исчезает. Вот ты смотришь в окно на приближающийся шмон, и думаешь: «к нам, не к нам?». Каждый обыск заканчивается порчей или изъятием ценной для тебя вещи, и это беда. А вот тебя вызывают в штаб к операм или «безопасникам», и ты думаешь: «вернусь или нет?» Бывает поговорят, а бывает приложат шокером, быть может вернёшься в отряд, а не повезёт - так из кабинета прямиком в карцер. Покой не приходит и ночью — после отбоя в режимных отрядах начинается разбор дневных «косяков» и бедолаг по одному вызывают в каптёрку. Там агрессивный завхоз с послушным «активом» изощряется в экзекуциях, то и дело доводя жертв до суицида.

За семь лет отсиженных я не раз проходил жестокий отбор и знаю чувства как тех, кому сегодня повезло, так и тех, на кого указал перст вершителей судеб. У одних это вздох облегчения: «не меня!» с переходом в лёгкое сочувствие к бедолагам, у других паника и неугасаемая надежда на милость.