Психопат

– Маленькие тетрадный листок, свернутый вчетверо, на верхней полке гардеробного шкафа, – он повернулся к ней, чтобы считать реакцию на свои слова. – Никто и никогда не прикасался к нему кроме тебя. Я даже больше скажу: ты никогда ранее и никогда после не писала стихи. Ручку для своего творения ты взяла, когда отложила в сторону горсть таблеток «Азефан». В тот момент ты всего лишь хотела написать что-то вроде прощальной записки, но неожиданно для себя стала писать стихи. Строки высыпались на тебя из пустоты, рифма выстраивалась самостоятельно с какой-то необъяснимой легкостью и простотой. Твоя боль осыпалась четверостишиями на чистый лист бумаги, освобождая душу и давая тебе понять, что надо жить, хотя бы ради того, кто своим беспокойным сердечком бился у тебя внутри.

Анна была шокирована его словами. Спокойным и непринужденным тоном он говорил о самых болезненных для нее минутах. Тогда она была в отчаянии, и боль, сверлящая изнутри, чуть было не подтолкнула ее к суициду. Что ее тогда остановило, она не могла понять до сих пор. Потом, мысленно возвращаясь к этим несуразным строчкам стиха, в котором застыла боль от потери любимого, она находила опору для преодоления трудностей. «Но откуда об этом мог знать он?» – подумала Анна.

Он посмотрел на нее и взял ее ладонь в свои теплые руки. Анна почувствовала, как мягкая волна прокатилась по всему телу, вбирая в себя остатки обжигающей боли. Ей вдруг стало очень хорошо и спокойно. В очередной раз она поймала себя на мысли, что присутствие этого человека порождает именно эти чувства. Уверенность и спокойствие. Нанеся точный удар по ее самости в неприятии иного, он тут же уравновесил эту боль своим прикосновением.

– Откуда ты про это знаешь? – скорее по инерции, чем осмысленно, спросила Анна. – Ты что, был в моем доме?

– Это было необязательно, – ответил он. Его снисходительная улыбка, говорила больше, чем слова. – Я повторюсь: ты ведь никогда раньше не писала стихи. В тот момент эти строки пришли из ниоткуда, словно были нашептаны самим богом, чтобы дать тебе шанс на спасение.

Анна опустила глаза. Ей стало стыдно за проявленную в те дни слабость. Она никогда ни с кем об этом не делилась, плотно запечатав в себе эти мрачные воспоминания. И тут они снова всплыли, да еще таким необычным способом. С высоты прожитых лет та безысходность казалась ей сущей мелочью. Но это теперь, а тогда она слишком болезненно восприняла гибель мужа и чуть было не шагнула за ним. Она медленно вытащила руку из объятий и отвернулась к окну. Так, собравшись в комок и пряча свои переживания от прозорливого взгляда собеседника, Анна молча ехала до самого дома. Мысли наслаивались друг на друга, путались и спотыкались о казусы логического построения. Впервые за много лет она не понимала происходящего, но больше всего ее смущало то, что в чьем-то сознании вся ее жизнь давно зафиксирована и разложена по полочкам, словно карточки в архиве.

Машина юркнула под открывающийся шлагбаум и притормозила возле первого подъезда. Вопросительный взгляд таксиста в зеркале заднего вида говорил сам за себя. Анна вышла и, хлопнув дверью, направилась к парадной. Ее собеседник, расплатившись, поспешил следом. Домофон приветливо пикнул и впустил их внутрь, открыв красоту внутреннего убранства. Подъезды старой Москвы – это особая песня. Почти всегда приветливая консьержка, выставленные на подоконниках цветы, простенькие картины на стенах… Жильцы сами создают для себя такую атмосферу, чтобы, скрывшись за металлической дверью от вечно шумящего города, оказаться в привычной среде обособленного пространства. Войдя вслед за своей спутницей, он рефлекторно окинул взглядом помещение. Анна оформляла квартиру сама. Везде преобладал мягкий голубой цвет, своими различными оттенками сочетаясь с белоснежной мебелью. С первого взгляда такой выбор колора должен был казаться холодным, если бы не яркие сочные картины на стенах. Они сразу же бросались в глаза, сосредотачивая на себе внимание, в то время как остальное лишь их оттеняло, делая поистине невесомыми. Если это была женщина, то обязательно с яркой помадой на губах, если городской пейзаж, то под взрывом разноцветного фейерверка.