Психопатология в русской литературе

Б. М. Эйхенбаум высказывает мнение, что грусть и тоска, пронизывающие письма Тургенева не более чем актерство: «Он говорит очень грустные слова и трагические слова, но так, как говорит актер, произносящий монолог в публику, или так, как ведут интимную беседу в светском салоне – рисуясь своей грустью; кокетничая ею, как своим салонным амплуа». В переписке с графиней Е. Е. Ламберт в 1850–60 гг. Эйхенбаум находит образчики салонно-аристократического стиля, который был бы неуместен в письмах к Анненкову и Некрасову. «Ах, графиня, какая глупая вещь – потребность счастья, когда уже веры в счастье нет (1856), «Или это только так кажется, а уже ничего нового, неожиданного жизнь мне представить не может, кроме смерти (1859). «И притом мы все осуждены на смерть… Какого еще хотеть трагического». Можно, конечно, согласиться с Эйхенбаумом о кокетливости и нарочитости трагизма Тургенева, в письмах к светской красавице, в которую писатель был влюблен. А как же тогда отнестись к дневниковой записи Тургенева 1877 года, адресованной самому себе, как не о действительных чувствованиях писателя: «Полночь. Сижу за своим столом, а на душе у меня темнее темной ночи. Могила словно торопится проглотить меня; как миг какой-то пролетает день пустой, бесцельный, безответный. Смотришь, опять валюсь в постель. Ни права жить, ни охоты нет: делать больше нечего. Нечего ожидать и нечего даже желать». Вот вам и кокетство, вот вам и актерство! Депрессивный крик души – вот что это такое!

В 1874–75 гг. у Тургенева возникают периоды галлюцинаторных переживаний. То он видит, как муж Виардо Луи моет в туалете руки, а войдя в столовую, находит его на своем обычном месте, то приятель-брюнет на миг перевоплощается в седого старика, то при солнечном свете появляется женщина в коричневом капоре.

Тургенева посещал этот фантом несколько раз, причем «привидение» заговаривало с ним по-французски. В Лондоне в доме у пастора он «видел» через кожу и мясо домочадцев кости и череп. «Скелеты» преследовали Тургенева несколько месяцев. За полгода до мучительной кончины писатель испытывает зрительные галлюцинации, говорит, что его отравили, просит у врача яду, а у Мопассана револьвер, чтобы уйти от невыносимых мучений.

Мы проанализируем в конце главы описанную феноменологию с психиатрической точки зрения.

Но ведь в творческой жизни Тургенева есть еще одна большая загадка, не дававшая современникам писателя покоя, да и у ныне живущих исследователей, вызывающая жгучий интерес.

Речь идет о, так называемых, «таинственных повестях».

Вышли в свет эти произведения в период с 1864 по 1883 гг. Они посвящены описанию таинственных происшествий, сновидений, иррациональных состояний героев, необъяснимых поступков, ощущений, настроения. В них рисуются мир и душевные движения неподвластные рассудку и труднообъяснимые рациональным путем.

Вот эти произведения: «Призраки» (1864 г.), «Довольно» (1865 г.), «Собака» (1866 г.), «История лейтенанта Ергунова» (1870 г.), «Стук…Стук… Стук!» (1871 г.), «Часы» (1876 г.), «Сон», «Рассказ отца Алексея» (1877 г.), «Песнь торжествующей любви» (1881 г.), «Клара Милич» (1883 г.).

Как оценивать эти произведения? Как художественную фантазию мастера слова или как описание собственных переживаний автора? В 1862 г. в письме к П. В. Анненкову Тургенев пишет: «Чувствую, что теперь в течение года могу писать только сказки… Сказками я называю личные, как бы лирические «штуки» вроде «Первой любви». Повесть «Призраки» Тургенев называл фантазией.

В. Боткин считал, что «Призраки» – это аллегория чего-то внутреннего, личного, тяжелого, глубокого и неразрешимого».

О рассказе «Довольно» Тургенев писал, что «в нем выражены такие личные воспоминания и впечатления, делиться которыми с публикой не было никакой нужды». И все же писатель поделился с читателями своими личными переживаниями. Ведь сюжеты своих произведений писатель брал из реальной жизни и «никогда не покушался» создавать художественные образы, не имея «отправной точки» в окружающей действительности. Известный русский психиатр В. Чиж в работе, посвященной психопатологическому анализу «таинственных» произведений Тургенева, считает, что писатель «мог черпать материалы для своих произведений и в собственной фантазии, и в собственных наблюдениях». Профессор скромно недоговаривает, о каких собственных наблюдениях Тургенева идет речь? Писатель разве служил в психиатрической лечебнице, или имел длительное общение с душевно-больными? Откуда же, по мнению В. Чижа, эта «неподражаемая точность и полная правдивость в изображении ненормальных психических явлений?»